Том 4

После завтрака Румянцев и Щедров прошли на залитую солнцем террасу и уселись там в плетеные скрипевшие кресла. Разговор начался о готовности Усть-Калитвинского к уборке урожая. Щедров рассказывал о том, как выглядят озимые, какое хозяйство сколько предполагает взять центнеров зерна с гектара; о готовности машинного парка, называя сроки косовицы, обмолота и хлебосдачи. Румянцев прикрыл глаза ладонью и, казалось, дремал. Его белая голова была так освещена отраженным от стекла светом, что гладко причесанный чуб казался не белым, а золотистым. Когда же Щедров сказал, что комбайнами и тракторами все хозяйства обеспечены, а вот грузовиков для вывоза зерна не хватает и что это может вызвать задержку в переброске пшеницы на тока и на элеваторы, Румянцев подошел к столу, нажал кнопку звонка. Вошел Петрович.

— Петрович, как же так получилось, что Усть-Калитвинский остался без автоколонны? — спросил он, прохаживаясь по террасе. — Ничего не понимаю. У нас же было решение. Вот что, Петрович, позвони Королеву и скажи ему, чтобы колонна грузовиков была выделена специально для Усть-Калитвинского.

Петрович что-то пометил в своем блокноте и удалился.

— Наконец-то и Усть-Калитвинский будет с урожаем, это прекрасно! — Румянцев снова уселся рядом с Щедровым. — А что еще хорошего в районе? Как вообще идет жизнь? Как настроение у людей? Что радует?

— Люди, их труд и их бескорыстие. — Щедров посмотрел на Румянцева, как бы спрашивая, можно ли ему продолжать разговор. — Верите, бываешь в бригадах, на фермах, видишь энтузиазм колхозников и диву даешься. Какие молодцы!

— А что не радует?

— Не радует, Иван Павлович, то, что иногда во главе этих сознательных энтузиастов стоят руководители не то что плохие, а какие-то они нерадивые, инертные. Обидно!

— И много таких в Усть-Калитвинском?

— Если вести речь по большому счету, то порядочно. Настоящие руководители — это в вишняковском «Эльбрусе» Застрожный и Ковальчук и в «Яблоневом цвете» Осянин и Елистратов.

— Да, не густо.

— Не знаю, Иван Павлович, как в других районах, а в Усть-Калитвинском очень остро стоит проблема руководителя, — продолжал Щедров. — Кто он? Как и почему им стал? Достоин ли он им быть и есть ли у него организаторские способности? Чтобы получать высокие урожаи каждый год, требуются отличные, знающие и любящие дело руководители. В этом году нам повезло, в мае прошли дожди, и мы с урожаем. В следующем году такого везения может и не быть. Значит, нужны специалисты по выращиванию пшеницы. А где их взять?

— Готовьте, воспитывайте, — советовал Румянцев. — Я понимаю, дело это кропотливое. Хороших руководителей подготовить намного труднее, нежели на нашем черноземе при благоприятных погодных условиях получить высокий урожай.

— Что у нас получается? — немного подумав, заговорил Щедров. — Руководители делятся на настоящих и на ненастоящих. В районе можно услышать: «Вот это настоящий вожак!», «Вот это боевой товарищ!» И можно услышать: «Так ведь это деятель ненастоящий, фальшивый!» И выходит, что в глазах устькалитвинцев один руководитель настоящий, а другой — ненастоящий да еще и фальшивый. А таких, ненастоящих, фальшивых, быть не должно!

— Что же вы, райком, намерены делать, чтобы их не было? — Сощуренные, повеселевшие глаза Румянцева говорили: «Я-то знаю, что нужно делать, а знаешь ли ты?»

— Планы и намерения у нас большие, — отвечал Щедров. — Частично они изложены в статье Приходько. В ней выражена точка зрения не только ее автора. Статью вы, наверное, читали?

«И статью читал, и тебя вот слушал, и все больше убеждаюсь, что Щедров и Приходько — натуры горячие, ершистые, — позавидуешь! — думал Румянцев, сидя с закрытыми глазами. — Есть, есть в них что-то такое, что мне очень знакомо. В молодости и я горячился, и хорошо, что этот негасимый святой огонь переходит к молодым и как горел раньше, так и будет гореть всегда».

— После гражданской войны меня, буденновского конника, послали на конный завод, — тихо, как бы продолжая думать вслух, говорил Румянцев. — Это было здесь, в Южном крае. Конный завод только что организовали в станице Макаровской. Так вот, на этом конном заводе скакунов-трехлеток мы объезжали не только под седлом, но и в упряжке. Ставили в паре со старым иноходцем. Молодые да резвые, скакуны не могли идти спокойно и срывались на рысь. Старый иноходец косил на них глаз, ему нравилась такая молодая прыть… — Широкая улыбка озарила лицо Румянцева. — Может, это сравнение не совсем удачное, но вот ты и Приходько кажетесь мне чем-то похожими на этих молодых и резвых скакунов, а сам я — на старого иноходца.

— Лестное сравнение для молодых и резвых скакунов, — сказал Щедров. — Иван Павлович, а что вам в них не нравится?

— Жалобы поступают на вас. Обижаете устькалитвинцев.