Том 4

У Ивана была на примете девушка, Дуся Шаповалова, и родители без особого труда уговорили сына жениться. Сватов послали к богатому трактовскому казаку Шаповалову. Кузьма Голубков в душе опасался: думал, откажет Илья Фомич, не пожелает породниться с кочубеевцем из хутора Прискорбного. Нет, ничего, породнился и свадьбу закатил шумную, крикливую, по всем казачьим правилам — гульбище в станице и на хуторе растянулось на две недели. Без слов согласился, чтобы молодые в церкви не венчались. «Я понимаю, Ваня — комсомолист, пусть и моя Дуня приобщается к его вере… А как же?»

После свадьбы, когда в доме Голубковых появилась чернявая, проворная в работе невестка, Кузьма слег и уже не поднялся. Его похоронили зимой, близ хутора. На завьюженном пригорке вырос первый крест, как когда-то на берегу выросла первая хата. Через год врос в землю и второй крест: от болезни или тоски по мужу умерла Фекла. Без отца Иван ни разу не навестил кузню. Остыло горно, выветрился запах дыма, навсегда смолкла наковальня, а со временем и пристройка развалилась. Не было такого дня, чтобы Иван не уходил в станицу. Какие у него там были дела и заботы, Дуся не знала. После того как родился первенец Антон, Ивана Голубкова послали на курсы в Армавир. Вернулся через шесть месяцев, веселый, помолодевший, похожий на городского парня. Заведовал в Трактовой избой-читальней и домой приходил лишь ночевать. Как-то Дуся пожаловалась, что одной ей трудно управляться и в поле и дома. Иван улыбнулся и сказал:

— Ничего, Дуняша, потерпи малость. Скоро наша жизнь изменится…

В ту весну началась коллективизация, и не Дусина жизнь, а жизнь Ивана, верно, сильно изменилась: она напоминала лодчонку, брошенную в Кубань во время половодья: плыла и плыла лодчонка по быстрине и к прискорбненским берегам так и не причаливала.

Глава 2

Если снова обратиться к метафоре и сравнить жизнь Ивана Голубкова с лодчонкой, когда-то уплывшей по бурунам, то придется сказать: нагулявшись вволю, лодчонка все же вернулась к прискорбненским берегам. Тихо, тихо причалила как раз к тому месту, откуда унесли ее вешние воды в то далекое время. За годы странствий лодчонка и состарилась и поизносилась, так что нынешнего Ивана Голубкова не только хуторяне не узнавали, но даже не могла признать его и Евдокия Ильинична.

В ее хате на лавке сидел, устало горбя спину, человек старый, измученный. Всем своим видом, в изрядно поношенной одежонке, он напоминал нищего. Гимнастерка на нем давно не стирана, воротник смят и расстегнут. Пиджачок побывал и под дождями, и под солнцем и так выцвел, так выгорел, что из синего сделался буро-серым. Брюки засалены на коленях, внизу побиты и пожеваны. Ботинки стоптаны. И не так пугала одежонка, как лицо странника, обсеянное седой щетиной, болезненное, изрезанное морщинами. Пугал взгляд, тоскливый, горестный. Из-под белесых нахмуренных бровей на Евдокию Ильиничну смотрели слезливые, старые глаза. «Кто ты, человек? — думала хозяйка хаты. — И чего ты сюда забрел? Или с дороги сбился и заплутал? Неужели ты и есть Иван Голубков?..»

— Что так глядишь, Дуся? Не признаешь?

— Какой-то ты стал… Иван Кузьмич… какой-то… не пойму…

— Ну, ну, договаривай… Какой же я стал?

— Какой-то тихий да смирный…

— Заметила верно, малость присмирел… Того, прежнего пылу, нету…

— Или хворый, Кузьмич, или приморился?

— Хвораю, но только не телом… Силенка еще имеется, а вот душа что-то прихварывает…

— Отчего же?

— Так… От всего. Рассказывать — песня дюже длинная. А ты чего это меня по отчеству величаешь? Раньше Ваней, Ванюшей звала?

— То раньше…

— Одна в хате? А дети где?

— Разлетелись, как те скворчата.

— Все?

— Илюша остался при мне.

— А Елизавета?

— Тоже выпорхнула.

— Где она зараз?

— Да ты что? Или отчет требуешь?

— А хоть бы и так…

— Опозднился… Да и безотчетна я перед тобой, Кузьмич… И хоть ты недостойный того, чтобы говорить тебе о детях, а я скажу… Как матери, мне приятно сказать, что дети мои без тебя выросли и в люди вышли. Антон в Краснодаре, главарь по строительству. Машина у него легковая, живет хорошо, у людей в почете… Двое детишек — девочка и мальчуган. Внуки растут такие славные… Игнат у чабанов. Полюбилась Игнату степь. Он там, как орел, на просторе… Тоже есть дети — две девочки, близнецы. Ольга — главная по уткам в станице Попутной. Любит свое занятие…

— Замужем Ольга?

— Была…

— Что так?

— А то, Кузьмич, что Ольге достался муженек, как на беду, вроде тебя, шалопая… Дурень дурнем!

— Нашу болячку, Евдокия, не ковыряй.

— И хотелось бы ее не ковырять…

— А где Елизавета? Что делает Илья?

— Тебе-то зачем знать про Лизу и Илюшу? — Строго посмотрела на. Ивана. — Они-то тебе чужие…

— Фамилия у них моя…

— Фамилия — не главное.

— Или трудно сказать?

— Не трудно. Отчего же трудно? — улыбнулась одними глазами. — Елизавета в Ставрополе. Поступила в институт. Бедовая девушка, умница. Был там средь них конкурс. Елизавета всех опередила. Одни пятерки… Лекарем будет.

— Что это потянуло ее к больным?