Том 4. Четвертая и пятая книги рассказов

Женя не могла докончить, потому что ей закрыли рот рукою и самое ее увлекли в тень с освещенного места. Когда она пришла в себя от негодования, она увидела, что негодовать было не на что. Очевидно, к ним приближался народ, даже не приближался, а бежал. Тяжелый бег слышался всё ближе, наконец, можно было даже расслышать запыхавшееся дыханье.

– Что это, Женичка? что это? с испугом спрашивала девушка, забыв ссору. За забором бежали молча. Сквозь щель можно было заметить двух людей, за ними следовали на некотором расстоянии две других тени, у выхода из болотистого леска выплывало на освещенную дорогу еще человека два.

– Что это? – еще раз спросила Женя.

– Они сейчас вернутся. Я страшно боюсь, как бы их не застали там… раздался чей-то голос совсем близко в саду.

Вероника Платоновна осторожно ступала, ведя за собою полуодетого мужа. Часть луны вдруг снялась облаком. Боскеткина нагнулась к щели, отделенная от дочери шиповником. Женя взялась невольно за Женичкин рукав.

– Сашук, Дормедонт, не поддавайтесь! скорей бегите! – вдруг закричала Вероника Платоновна и всё стало ясно.

От леса неслось: – Машук, Лаврушка, догоняй их, воров! Вот так, гони не в свою голову! –

Женя даже не могла смотреть, а только обняла Женичку.

Родители обеих сторон кричали подбодренья, пятки мелькали, шар в руках Сашука пытался блестеть без луны, завалившейся за сарай.

– Постой! кричала погоня.

– Я те постою! отвечали бегущие.

– Безобразие, воры!

Сами воры! некорректно! – перебрасывались зрители. Александр Яковлевич сковырнулся, потеряв пенсне, – ликование по эту сторону забора. Так тебе и нужно, дуэлянт собачий!

– Лезя, лезь, Сашук! подбирай пятки! кидай шар, я поймаю! вопила в беспамятстве Боскеткина, расставляя руки на два аршина. В темноте обрывается, сопит, крики сзади, вдруг полет, палка в земле, дребезг об голову Вероники Платоновны, Сашук стоит на голове секунду. Хорошо, что луны нет!

В молчании только вздохи и дыханье. Снаружи вопрос: – разбилось? что-то треснуло ведь… или это ваша голова?

Удар будто благодетелен для Воскеткиной.

Простой соседкой она говорит:

– Доигрались! Чуть было голову мне не разбили. Как вам не стыдно, Анна Львовна и Александр Яковлевич? Положим, мы и сами были виноваты отчасти…

– Разумеется, и вы были виноваты, тем более, что вы первые начали – отвечала Полукласова через забор.

– Положим, первыми начали ваши дети, но если бы мы даже и начали, мы не доводили дело до столкновений, мы не посылали вызовов.

– Ну, да ведь как вы и обошлись с нашими секундантами!..

– Как они этого заслуживали. Но теперь, раз шары разбиты, я думаю, можно прекратить счеты. Дмитрий Петрович, по крайней мере, готов хоть сейчас, даже поцеловаться, если нужно…

– Александр Львович ничего не имеет против, раз вы извинились.

Желание мира вдруг охватило Боскеткину, так что она не подняла вызова, заключавшегося в последних словах Полукласовой, а только подтолкнула мужа к щели, где уже стоял подведенный женою другой противник. Хорошо, что луна ушла!

Только что отзвучал поцелуй помирившихся соперников, как вроде эхо за кустом раздался другой и еще раз.

– Это вы Вероника Платоновна?

– Вы с ума сошли! с кем же мне целоваться? Я думала, это вы…

– Нет, это не мы.

– Мама! – с ужасом закричал Сашук – чей то сапог и нога в нём!!

Когда Женя и Женичка вышли из-за куста, первая заговорила с большою словоохотливостью о том, как жалко разбитого шара. Вероника Платоновна, наклонясь, спросила:

– А что это было?.. мы слышали…

– Ничего особенного. Мы тоже помирились.

– Вот и прекрасно.

Женичка выскочил:

– А завтра я съезжу в город и привезу вам новый шар.

Нет, уж, пожалуйста, не надо, – сказали все, а Женя добавила тихо:

– Ведь скамейка то осталась и без шара тою же.

Вихрастые облака желтели уже от зари и пастух играл на трубе совсем как в «Снегурочке».

Набег на Барсуковку

Борису Садовскому

I.

Не ладилось почему-то в этот день вышиванье у Машеньки, то в синее поле нанижет зеленого бисеру, то лилового в розы пустит, то желтый рассыпется, будто не прежние у неё были, проворные и искусные на ощупь пальчики, а какие-то обрубки, набитые ватой. А между тем день был самый обыкновенный, такой же, как вчера, как третьего дня и, вероятно, как будет завтра, шестого августа, в день Преображения Господа нашего Иисуса Христа, когда будут святить яблоки и печь пироги с ними. Ведь, и тревога, с которой Машенька смотрела из своего мезонина на расстилавшуюся за садом дорогу, была та же, что и прежде, ничего особенного в ней не было; отчего же синий бисер попадал в зеленый, а желтый сам рассыпался?