Эта удочка мюнхенского производства,Неизменная спутница жизни моей,Отвлекает умело меня от уродстваИсторических — и истерических! — дней.Эта палочка тоненькая, как тростинка,Невесомая, гибкая, точно мечта,Точно девушка, — уж непременно блондинка, —Восхитительные мне открыла места.Нежно взяв ее в руки и мягко лаская,Как возлюбленную, я иду с ней в леса,Где не встретится нам эта нечисть людская,Где в озерах поблескивают небеса.Мы идем с нею долго — с утра до заката —По тропинкам, что трудный соткали узор.Нам встречается лишь лесниковая хата,Но зато нам встречается много озер!И на каждом из них, в мелочах нам знакомом,Мы безмолвный устраивать любим привал.Каждый куст служит нам упоительным домом,Что блаженство бездомному мне даровал.Наклонясь над водой и любуясь собоюВ отразивших небес бирюзу зеркалах,Смотрит долго подруга моя в голубое,Любопытство в тигровых будя окунях.И маня их своим грустно-хрупким нагибом,Привлекает на скрытый червями крючок,Чисто женским коварством доверчивым рыбамДав лукавый, — что делать: смертельный, — урок.Уловив окунька, выпрямляется тотчасИ, свой стан изогнув, легкий свист торжестваИздавая, бросает, довольная очень,Мне добычу, лицо мне обрызгав едва…Так подруга моя мне дает пропитанье,Увлекает в природу, дарует мечты.Оттого-то и любы мне с нею скитанья —С деревянной служительницей Красоты!
1927
У лесника
Мы ловили весь день окуней на лесистых озерахОт зари до зари. Село солнце. Поднялся туман.Утомились глаза, поплавки возникали в которыхНа пути к леснику, чью избушку окутала тьма.Закипал самовар. Тени мягкие лампа бросала.Сколько лет старику? Вероятно, не меньше чем сто.Яйца, рыба, и хлеб, и кусочки холодного салаБыли выставлены на — приманчивый к вечеру — стол.И зашел разговор, разумеется, начатый с рыбы,Перешедший затем на людей и на их города.И когда перед сном мы, вставая, сказали спасибо,О нелепости города каждый посильно страдал:Ведь не явный ли вздор — запереться по душным квартирам,Что к ненужным для жизни открытьям людей привели?Этот старый лесник, говоривший о глупости мира,В возмущенье своем был евангельски прост и велик.