Еще одно воспоминанье выяви, Мечта, живущая бывалым.…Вхожу в вагон осолнеченный в Киеве И бархатом обитый алым.Ты миновалась, молодость, безжалостно, И притаилась где-то слава……Стук в дверь купе. Я говорю: «Пожалуйста!» И входит женщина лукаво.Ее глаза — глаза такие русские. — Вот розы. Будь Вам розовой дорога!Взгляните, у меня мужские мускулы, — Вы не хотите их потрогать? —Берет меня под локти и, как перышко, Движением приподнимает ярым,И в каждом-то глазу ее озерышко Переливает Светлояром.Я говорю об этом ей, и — дерзкая — Вдруг принимает тон сиротский:— Вы помните раскольников Печерского? Я там жила, в Нижегородской.Я изучила Светлояр до донышка… При мне отображался Китеж… —Звонок. Свисток. «Послушайте, Вы — Фленушка?» — Нет, я — Феврония. Пустите ж!
Toila
1930
Стихи сгоряча
Я проснулся в слегка остариненномИ в оновенном — тоже слегка! —Жизнерадостном доме ИрининомУ оранжевого цветника.И пошел к побережью песчаномуБросить к западу утренний взор.Где, как отзвук всему несказанному,Тойла в сизости вздыбленных гор…И покуда в окне загардиненномНе сверкнут два веселых луча,Буду думать о сердце ИрининомИ стихи напишу сгоряча!А попозже, на солнечном завтраке,Закружен в карусель голосов,Стану думать о кафровой Африке,Как о сущности этих стихов…
Шмецке
29 авг. 1930
Лилия в mope
Она заходила антрактами — красивая, стройная, бледная,С глазами, почти перелитыми всей синью своей в мои,Надменная, гордая, юная и все-таки бедная-беднаяВ ей чуждом моем окружении стояла, мечту затаив.Хотя титулована громкая ее мировая фамилия,Хотя ее мужа сокровища диковинней всяких чудес,Была эта тихая женщина — как грустная белая лилия,Попавшая в море, — рожденная, казалось бы, грезить в пруде…И были в том вычурном городе мои выступленья увенчаныС тюльпанами и гиацинтами бесчисленным строем корзин,К которым конверты приколоты с короной тоскующей женщины,Мечтавшей скрестить наши разные, опасные наши стези…Но как-то все не было времени с ней дружески поразговаривать:Иными глазами захваченный, свиданья я с ней не искал,Хотя и не мог не почувствовать ее пепелившего зарева,Не знать, что она — переполненный и жаждущий жажды бокал…И раз, только раз, в упоении приема толпы триумфального,Спускаясь со сцены по лесенке, ведущей железным винтом,Я с нею столкнулся, прижавшейся к стене, и не вынес печальногоМолящего взора — дотронулся до губ еще теплым стихом…