Мой друг, Владимир Маяковский,В былые годы озорник,Дразнить толпу любил чертовски,Показывая ей язык.Ходил в широкой желтой кофте,То надевал вишневый фрак.Казалось, звал: «Окатострофьте,Мещане, свой промозглый мрак!»В громоздкообразные строки, —То в полсажени, то в вершок, —Он щедро вкладывал упрекиТому, кто звал стихи «стишок»…Его раскатный, трибунальный,Толпу клонящий долу басГремел по всей отчизне сальной,Где поп, жандарм и свинопас.В те годы черного режимаМы подняли в искусстве смерч.Володя! Помнишь горы КрымаИ скукой скорченную Керчь?О вспомни, вспомни, колобродяВоспоминаний дальних мгу,В Гурзуф и Ялту, мой Володя,Поездку в снежную пургу.В авто от берегов СалгираС закусками и коньякомИ этот кошелек банкира,Вдруг ставший нашим кошельком!Ты помнишь нашу Валентину,Что чуть не стала лишь моей?!Благодаря тебе, я вынулИз сердца «девушку из фей»…И, наконец, ты помнишь Сонку,Почти мою, совсем твою,Такую шалую девчонку,Такую нежную змею?…О, если ты, Владимир, помнишьВсе эти беглые штрихи,Ты мне побольше, поогромнейШвырни ответные стихи!
24 янв. 1923 г.
Кузине Шуре
А.М.К.
Вы пишете, моя кузина,Что Вам попался на глазаРоман «Падучая стремнина»,Где юности моей гроза,Что вы взволнованы романом,Что многие из героиньЗнакомы лично Вам, что страннымВолненьем сверженных святыньОбъяты Вы, что я, Вам чуждыйДо сей поры, стал меньше чужд,Что Вы свои былые нуждыСреди моих — Вам чуждых — нуждВ моем романе отыскали,И что моих запросов рядПодобен Вашим, что едва лиЯ буду сходству, впрочем, рад…Подход к любви, подход к природе,Где глаз не столько, сколько слух,И все другое в этом родеВы говорите в письмах двух…Спасибо, дорогая Шура:Я рад глубокому письму.Изысканна его структураИ я ль изысков не пойму?Все, все, что тонко и глубоко,Моею впитано душой, —Я вижу жизнь неоднобоко.Вы правы: я Вам не чужой!