Том 4. Любавины

– Да чего там стряслось-то? – Дарья – слышно – начала слезать с печки.

Пашка открыл окно, выпрыгнул в палисадник... Перемахнул через прясло и вышел на дорогу. Сперва душила злость, потом стало смешно.

«Вот так куколка! Ай, да куколка!.. То ли дура, то ли хитрая...»

Любовь умерла, не родившись. Больше он куколку не видел – уехал в рейс. А когда приехал, ее уже не было в деревне. И память о ней зачахла.

Так жил Пашка – работал и мыкался в поисках любви. Некоторые – Нюра, например, – говорили ему, что он не так ищет, другие – Николай Попов – утверждали, что ее вообще не надо искать. Пашка никого не слушал, сам знал, как надо жить.

Кузьма Родионов был еще крепок. В старики дочь зачисляла его рано. Старик – это когда человек перестает понимать, что происходит вокруг. Родионов понимал почти все. И у него еще хватало сил удерживаться не на отшибе житейской кипени, а быть где-то ближе к центру.

Работал Родионов спокойно, въедливо. Нервничал редко. Один раз только видел Иван, как он нервничает.

В Соусканихе проходило отчетно-перевыборное партийное собрание колхоза. От райкома на нем присутствовал Ивлев. Родионов ехал с другого партийного собрания домой и по пути решил завернуть в Соусканиху. Приехал как раз в тот момент, когда собрание закончилось и люди расходились.

Ивлев сел к Родионову. Поехали.

– Ну, как? – спросил Родионов. Он сидел на первом сиденье.

– Дело в том, что выбрали опять Кибякова, – сказал Ивлев.

Родионов долго молчал. Смотрел на дорогу.

– А что же ты-то там делал? – спросил он наконец и обернулся к Ивлеву. Иван увидел мельком, как потемнел его шрам.

– Кибяков признал свои ошибки. О будущем он тоже правильно думает, – Ивлев приготовился спорить. Только он не ждал, наверно, что спор этот произойдет тотчас после собрания. – Я не видел оснований, чтобы выступать против него. Люди его тоже все поддерживают...

– Ты знаешь, что он обманывает людей?! – резко спросил первый секретарь. – Ты знаешь, что он демагог и трепач?

– Я не думаю так.

– А я думаю!

– И люди так не думают... Он прошел большинством голосов.

– Эх-х... – Родионов отвернулся и стал закуривать. – Растяпы. Признал ошибки!.. А какие ошибки? Он не ошибался в прошлом году, он врал!.. Какие же это ошибки?.. – Родионов опять повернулся к Ивлеву. – Он врал, что наладил в колхозе комсомольскую работу, врал, что коммунисты у него учатся, врал, что у них работают курсы механизаторов...

– Но работают-то у них свои трактористы. Зачем же зря...

– Куклы у них работают, а не трактористы! – почти крикнул Родионов. – Трактористы – до первой поломки! Пока трактора новые... Они их за неделю там поднатаскали и посадили на машины.

Ивлев ничего не сказал на это.

– Сам будешь снимать Кибякова, – Родионов отвернулся, полез в карман за папиросами. – Сам проворонил, сам теперь и занимайся им. Ведь предупреждал еще!

Ивлев и на этот раз промолчал.

Молчали до самого дома.

Уже в Баклани, подъезжая к райкому, Родионов сухо сказал:

– Завтра подробно расскажешь мне о собрании. И попроси, чтоб кто-нибудь привез протокол. Завтра же.

– Хорошо.

– До свиданья.

– До свиданья.

Впервые в присутствии Ивана так резко говорили друг с другом эти два человека. Иван считал их друзьями. Обычно они мало разговаривали, но понимали друг друга с полуслова.

У Ивана с Родионовым наладились хорошие деловые отношения. Поначалу Иван опасался, что Родионов будет его опекать, лезть с откровениями – ничего этого не случилось. Родионов просто и коротко говорил обычно:

– В Усятск.

Иван вез его в Усятск. Первое время – с неделю – Родионов показывал дорогу, потом Иван мог сам проехать в любую деревню Бакланского района.

Обычно кто-нибудь еще ехал в машине. Но, даже когда ехали вдвоем, разговаривали мало. Один раз Родионов спросил:

– Нравится?

– А чего ж?.. – беспечно ответил Иван. – Работать можно, – вообще-то он думал, что работы будет гораздо меньше.

Родионов усмехнулся.

В те годы вывозили зерно из дальних глубинок. Остатки. Торопились, ибо вот-вот должны были пойти вредные затяжные дожди. Родионов мотался из края в край по району, торопил, подбадривал, требовал... Ночевали где придется. Один раз ночевали на пасеке.

Приехали туда, когда садилось солнце. Родионов вылез из машины, поздоровался с пасечником, который почему-то начал перед ним заискивать, сказал Ивану:

– Вылазь, больше никуда не поедем. Глянь, красота какая.

Иван заглушил мотор, вышел из леска на открытое место и остановился, пораженный поистине редкой красотой.

Пасека находилась в отложье, которое широким, еще зеленым пологом, опускалось к неширокой речушке. А дальше взору открывалась широкая ровная долина... А еще дальше глыбистой синей стеной вставали горы. Прямо из долины. А посередине долины извивалась Катунь. И сейчас, когда солнце висело над зубцами гор и уже чувствовался вечер, долина вся пылала нежарким красноватым огнем. Только Катунь холодно блестела.