Том 4. Любавины

– Ты малость не так начала жить, – заговорил он уверенно. – Я тебя хорошо понимаю. Со мной бывают такие штуки: идешь где-нибудь – в лесу или в поле – и доходишь до такого места, где дорога твоя на две расходится. По какой идти? – неизвестно. А идти надо. И до того момент этот тяжелый – выбирать, по какой идти, – аж сердце заболит. И потом, когда уж идешь по одной, и то болит. Думаешь: «А правильно?».Так и в жизни, по-моему: надо точно дорогу знать...

– Ты знаешь?

– Я?.. – Ивлев не ждал от нее такого вопроса. – Я... если честно, тоже не совсем знаю. Но я найду. И я знаю еще, что ты сейчас кинулась совсем не в ту сторону, не туда...

– Эх, Петя, Петя... легко рассуждать – туда, не туда. А куда надо?

– Не знаю! – крикнул Ивлев. – Найдем! Вместе искать будем. На четырех ногах можно крепче стоять на земле – это я знаю.

Мария прилегла на подушку, закрыла глаза. Ивлев минут пять ходил по комнате, молчал. Собирался с мыслями. Он понимал, что разговор этот серьезный и ответственный.

– Эти... товарищи твои... я их не виню, – заговорил он мягко. – Они, может быть, хорошие люди, но они сами запутались и тебя запутают. Я тебе сейчас докажу, что они запутались. Первое: они ничего не делают, гоняют лодыря. Так жить нельзя. Возьми, к примеру, первобытное общество – там же все работали! А кто не работал, тому разбивали голову дубиной.

– Мы же не в первобытном обществе, – нехотя возразила Мария.

– Тем более!

– Они учатся все почти... И проводят время, как хотят. Это не запрещается.

– Они воруют! – опять сорвался на крик Ивлев, но тут же взял себя в руки. – Они – паразиты самые настоящие, а паразиты никогда людьми не были. Паразит никогда еще ничего хорошего не придумал. «Они учатся!» А чему сами учить будут? Учителя!.. Убивать надо таких на месте. У них гной в жилах!

– А у тебя?

– А у меня – кровь! – Ивлев весь напрягся, сжал кулаки... И заговорил так, как никогда в жизни не говорил: – Я люблю свою родину! Я не продаю ее по мелочи, как вы... Не размениваю! И народ мой – это могучий народ, а я – сын его!..

Мария, не открывая глаз, слабо усмехнулась.

– За что же тебя, сына, из партии исключили?

– За дело. Я не спрашиваю, за что тебя из института исключили.

– Слюнтяй ты, – неожиданно зло и резко сказала Мария, села, посмотрела на мужа. – Слова красивые говоришь, а... Эх, слюнтяй. Тебя бьют, а ты говоришь – за дело.

Этот отпор Марии был так неожидан, что Ивлев сперва растерялся, смотрел на жену тоже зло и удивленно.

– Тебе только на четырех ногах и ходить, мужчина... – она встала с кровати, мельком оглядела комнату. – Я ухожу. Совсем. Люди эти, о которых ты говоришь, – слякоть. Но и ты не лучше. Тебя загнали в угол, тебя бьют, а ты только скулишь. В разнорабочие подался... нашел место в жизни! Эх, сын народа... Молчи уж.

Точно гвозди вколачивали в голову Ивлева.

«Сейчас изобью», – думал он и не двигался с места, слушал оскорбительные слова.

– Прощай, сын народа. И не гоняйся за мной – бесполезно.

Ивлев подскочил к двери, толкнул Марию на кровать.

– Сядь.

Она встала и пошла грудью на мужа.

– Уйди. Прочь!

Ивлев опять сильно толкнул ее в плечо. Она упала на кровать, поднялась и опять пошла... Негромко трижды сказала:

– Уйди. Уйди. Уйди.

«Все», – понял Ивлев. Прошел в передний угол, сел на лавку.

Мария вышла.

«Все. Отняли все-таки».

Захотелось заплакать, как тогда под плетнем – обильно и сладко. Не плакалось. Было больно. Точно кто грубой рукой схватил за кишки, за мякоть, и потянул... Очень больно было.

Мария не пришла на второй день. Не пришла и на третий и на четвертый. Ивлев ждал ее вечерами, а она не шла.

«Увели все-таки, уманили. Не сумел ничего доказать...», – мучился он, сидя у окна и глядя на улицу.

На пятый день пришла с чемоданом та самая девица, с которой Ивлев так любезно беседовал после того, как разогнал гостей со своей свадьбы.

– Здравствуйте, – вежливо сказала она.

– Здравствуй, – Ивлев приготовился услышать что-нибудь о жене.

– Мария попросила меня взять тут кое-что из ее вещей.

– Пусть сама придет.

– Она не придет.

– Тогда ничего не получите.

Девица уставилась на Ивлева уничтожающим взглядом.

– Как не стыдно?..

– Нет, это вам как не стыдно!.. – взвился было Ивлев, но тут же осадил себя – не этой же кукле открывать свое отчаянное положение. – Забирай, что надо, и уходи.

– Я только попрошу на минуту выйти.

– Зачем?

– Ну, нужно... Я буду женские вещи брать...

– Ну и бери, что ты пионерку из себя строишь. Юбки, что ли? Бюстгальтеры? Забирай на здоровье, не стесняйся – я все это видел.

– Все равно я прошу выйти, – уперлась на своем девица.

Ивлева кольнула догадка: «А юбки ли ей нужны-то? Может, не юбки?»

– Бери при мне.

– Нет.

– Тогда – будь здорова.

– Как только не совестно!

– Ты только насчет совести не распространяйся здесь, а то я хохотать начну.

– Выйди на десять минут. Неужели трудно?

– Трудно.

Девица постояла еще немного, хотела еще подействовать на Ивлева уничтожающим взглядом, но на того уже ничего не действовало. Догадка выросла в уверенность: «Не за юбками ты пришла, милая, а за чем-то другим».

– Не выйдешь?

– Нет.

– Но я прошу... как мужчину...