Возможно, В.М.Шукшин последовал бы этому совету, если бы соединил в новом единстве написанную первую и задуманную вторую книги, но он этого так и не сделал: вторая книга, законченная к концу 60-х годов, оторвалась от первой и сюжетно, и даже технически: она осталась лежать в столе. И пролежала до смерти Шукшина в 1974 году, а потом еще чуть не полтора десятка лет, пока не появилась в 1987 году в журнале «Дружба народов» в 3 и 4 номерах.
Вопрос, который сразу же встает в связи с этим: каким же образом этот текст пролежал в архиве времени? Почему не был напечатан в середине семидесятых годов, когда после смерти Шукшина каждое слово его потрясенно перечитывали, каждую новую строчку искали?
Тут причиной отчасти оказалась цепочка случайностей. Архив В.М.Шукшина при переездах его не всегда сохранялся в идеальном порядке: вышло так, что титульный лист, на котором стояло «Любавины. Книга вторая», затерялся, а может быть, и нарочно был положен автором отдельно. Без титульного листа рукопись, где действовали герои со знакомыми фамилиями и попадались куски, знакомые по прежним публикациям, казалась – при беглом просмотре – одним из черновых вариантов этих старых вещей. Прошло время, титульный лист обнаружился, «нашел» свое место во главе рукописи, и тогда стало ясно, что в архиве лежит вчерне законченная рукопись романа.
Вторая книга «Любавиных», конечно же, была бы найдена в архиве В.М.Шукшина намного раньше, если бы... ее искали, если бы о ней было известно, если бы, скажем, Шукшин в свое время предлагал ее редакциям, вообще как-то говорил бы о ней. Но он редакциям ее не предлагал и вообще о ней помалкивал. Потому ее и не искали.
В этой связи встает другой вопрос. Почему В.М.Шукшин, закончив эту вторую книгу, перевязал ее бечевкой и положил в архив? Хотел ли он публиковать эту рукопись? Считал ли законченной? Собирался ли продолжить работу над ней или решил вовсе от нее отказаться? Как-никак, а вторая часть романа оказалась совсем не такой, как он предполагал. Так и не решившись довести судьбу Любавиных до тридцатых годов, Шукшин «прыгнул через эпоху» и описал следующее поколение своих героев, найдя их в алтайском селе конца пятидесятых годов. Было ли такое решение результатом внутренних трудностей в понимании событий тридцатых годов или следствием жгучего желания понять современного героя – вопрос весьма сложный. Писалась ли вторая книга как продолжение первой или писалась «в параллель» и автономно, а уж потом была окрещена и привязана к первой именами героев – тоже не вполне ясно.
Так или иначе, вторая книга, связанная с первой преемством героев («преемством» в прямом смысле слова, потому что действуют в ней дети героев первой книги), не стала ее непосредственным продолжением. Видимо, связь двух этих книг и для самого Шукшина была проблематичной, и он не случайно воздержался от публикации написанного им романа в качестве второй книги «Любавиных». Одну из сюжетных линий романа Шукшин выделил и, заменив некоторые имена, опубликовал в 1966 году как повесть «Там, вдали...».
Кроме этой сюжетной линии читатель находит во второй книге «Любавиных» несколько сюжетных ситуаций, использованных Шукшиным в фильме «Живет такой парень» и, возможно, введенных в роман уже после фильма. Однако эта перекличка не только не мешает восприятию текста, но создает неожиданный и очень интересный эффект: то, что в фильме окрашено легким чудачеством, в романе воспринимается тяжелее, глубже и говорит больше; возникает ощущение не просто живой характеристики, но исторической судьбы типа.
Вопрос об «исторической прописке» шукшинского героя вообще смутен. Круто действующие и смертельно обижающиеся герои первой книги «Любавиных» явно перенесены автором в двадцатые годы из психологической ситуации тридцатых; до некоторой степени эти крутые герои и во вторую книгу, в пятидесятые годы, перенесены из драмы «великого перелома», которая навсегда определила трагическое мироощущение В.М.Шукшина. Возможно, что некоторые проблемы пятидесятых годов, затронутые Шукшиным (например, идея преобразования колхозов в совхозы), покажутся читателю наших дней не столь уж актуальными, но проблема русского характера, мучившая Шукшина, путь русского крестьянина и судьба русской земли – драма, о которой Шукшин изболелся и которой он искал историческое оправдание, – боль эта, конечно, бьет и теперь из каждой строчки.