Том 4. Перед историческим рубежом. Политическая хроника

Может ли, однако, народ предоставить царю и крепостникам «переворачивать» законы? — Но для того, чтобы не дать им этого права, их надо лишить силы и власти. А для того, чтобы отнять у царя и крепостников власть, народ сам должен произвести государственный переворот.

И своим запросом-протестом против нарушения царем, Столыпиным, правыми, националистами и октябристами основных законов, против права царя толковать законы, против царского права на государственный переворот социал-демократическая фракция сказала одно:

Право государственного переворота принадлежит народу и только ему. Этого своего права он никому не уступает.

Недостаточно окрепший для того, чтобы воплотить это свое право в жизнь сегодня, он в накоплении сил, в неустанной борьбе, в работе политического просвещения и организации видит лучший залог того, что завтра он свой протест против «незакономерных» действий царизма развернет в революционную борьбу против самого царизма и всех его поддерживающих и им поддерживаемых.

"Правда" N 13, 28 (15) мая 1910 г.

Заметки наблюдателя. Мобилизация негодяйства и т. д

I. Мобилизация негодяйства

Точно большой магнит стоит над Россией, вытягивая наверх, к власти, всю дрянь и нечисть русской жизни. Давно прошел первый порыв боевой контрреволюции, когда сословные интересы, с одной стороны, темнота и демагогия, — с другой, собрали в черные дружины сиятельных дворян, попов, темных мещан, запуганных крестьян, продажные подонки городской улицы. На постах остались теперь только специалисты-наемники, люди, выбитые из нормальных условий существования, пройдохи в рясах, ханжи с ножами за пазухой, шулера из гвардейских офицеров, субъекты, насквозь проплеванные, битые, выкинутые из корпораций и сословий, "мерзавцы своей жизни", — вот все они теперь, слегка вымытые, причесанные, порассованные и пристроенные на места — в Думе, в тюремном ведомстве, при полиции, на железных дорогах… И в то время как царские сенаторы разъезжают по России и ловят за фалды интендантов, сдирающих с солдатских ребер кожу с мясом, тысячи еще не наевшихся патриотов пролезают во все щели государственного хозяйства с твердым намерением показать «бездефицитному» гучковскому бюджету, где раки зимуют.

II. Ату его!

От открытых уличных погромов реакции пришлось отказаться. "Времена не те", вздыхает царский наперсник Дубровин, отставленный от дел за непримиримый черносотенный радикализм и неукротимую склонность к "партизанским выступлениям". Другие погромные фельдмаршалы заседают в Думе. Тактику пришлось изменить, но цель осталась та же. Погромную работу — под видом «законодательной» и «административной» — правительство с Думой взяли на себя. Всякий стыд давно отброшен. Пуришкевич и Марков работают, как загонщики, Гучков, как конституционный председатель, Маклаков, как благородный свидетель. Всем есть работа. Под руководством бессарабского недоросля Крупенского Дума учинила разгром Финляндии^*. Царские клятвы? Эка невидаль. По уверениям Меньшикова, сам бог-саваоф в таких случаях охулки на руку не кладет. Государственный Совет разгромил старообрядцев. Обещания свободы вероисповедания? мало ли какие обещания давались перепуганным царем в проклятом году. Поляков громят в законопроектах о западном земстве и об отнятии Холмщины. К чорту славяно-братские чувства, ибо дело идет о земском пироге. Наконец, когда дело доходит до евреев, победители окончательно раздеваются нагишом. Ведь «Бунд», по признанию Столыпина, "оставил у них на душе очень скверный осадок". Евреев сгоняют с насиженных мест, детей отрывают от матерей, больных выселяют с мест лечения, на нарушителей запрета устраивают полицейские облавы в лесу. Ату его! Вся третьеиюньская государственная машина превращена в гигантский капкан на инородца. Главный механик и ловчий, бия себя в грудь, как пойманный конокрад, разглагольствует в Думе о законности и народном правосознании. А услужающая сволочь глядит ему в рот и ржет от патриотического воодушевления.

III. Под знаком благочестия