Читаем Том 4. Плачужная канава полностью

– Алексей Иванович, вы понимаете, мне все надоело! Как перед Богом скажу вам: хочется мне ничего не желать, ни о чем не думать, – на лоне природы!

Что мог ответить Баланцев?

Неприглядная жизнь приятеля вопияла не то хрюком свинячьим, не то со креста воплем души, обреченной на крестное существование, «с вечным гнётом хотения и воли».

– Значит, судьба, Антон Петрович.

Что же еще скажешь!

И было решено: не откладывать в долгий ящик, на Красную горку116 играть свадьбу –

«Антон Петрович Будылин и Анна Семеновна Пугавкина117

3. Некуда

Задорский только и мог забивать себя работой и работал действительно до упаду.

Он ясно сознавал, что ему «не под силу» была бы жизнь с Машей, и хорошо, что так все произошло:

они расстались.

– Да, не под силу!

Но своей работой совсем от себя, от своего чувства, он не мог оградиться.

Без Маши было пусто. Раньше он как-то и дело-то свое делал для нее: «приедет, расскажет ей». А теперь одни каторжные будни –

               «и жить не интересно!»

И вдруг память о Маше пробуждалась со страшной силой:

мстила ему за все часы его забвения.

И в такие раскаленные минуты ему ничего не хотелось, только –

               «только бы вернуть!»

Если бы он был пьяница, он напивался бы до бесчувствия в такие минуты.

Но что-нибудь сделать – как-нибудь передать Маше о этой своей мстительной памяти, – у него не хватало воли.

Работа его давила.

И все часы его были разобраны.

Какой-нибудь особенный случай тащил его к делу: он ехал в больницу. Или принимал у себя, пока не застило в глазах, и он не разбирал слов.

Так всякий день – так прожил он зиму.

И когда повеяло весной, пробудилась и память о первой встрече, о первых свиданиях, он так и скорчился весь –

  нет, он больше не мог схорониться от своей мстительной памяти и никаким уж делом ему не оградить себя!

Если бы Маша позвонила ему, – он все бы бросил, все свое дело, он сейчас же бы приехал куда угодно.

Он на все согласен, – ему ничего не надо!

«он будет только смотреть и молить о любви».


Последние дни прожил Тимофеев той самой собачонкой, которую, помните, ребятишки, играя в дикую игру, тащат топить118

И отбивается собачонка и говорит по-собачьи, как с взрослыми:

«Что это вы, ребята, затеяли: топить! Ну потопите меня, и не с кем будет играть вам. Бросьте!»

А ребятишки весело с криком и визгом, с загорающимися глазёнками знай себя тащут. –

И несчастная понимает, что дело пропало, – и перестала упираться, повыла – никто не услышал! –

               и шла к речке молча, только глядела:

«За что это мне?»


Последние дни прожил Тимофеев отчаянно, как эта несчастная, попавшаяся в какую-то дикую игру, собачонка.

Всякий день было так:

               «или ему быть или пропасть».

Всякую минуту могло случиться, и про это так страшно было сказать себе: Маша – Маша в исступлении отчаяния своего не выдержит и что-нибудь такое сделает над собой!

Бойцовские деньги подходили к концу.

А тут как на грех: слез с трамвая, задумался, хотел билет разорвать, а разорвал пятирублевку.

И все-то неудачи.

Пошел наниматься в контору на Морскую и выходило все благоприятно, да видно, справились на старом месте –

               и «решительно» отказали.

И даже в кандидаты записывать отказались.

Отчаяние петлей захлёстывало.

Когда схватит за сердце и станет тесно в доме, хочется на волю, и выходишь – и не воздухом развеять боль, –

               а еще больше расправить себя!

Комнатных стен твоих мало, надо на люди – к этим движущимся грозящим стенам.

Вот и выходишь –

Никто ничего не видит, никто ничего не чует, а те, кто смотрит и видит – не верят.

И где же найти милосердие – какими жгучими словами или каким кровавым хлывом надо хлестнуть по окаменелому сердцу и пробудить в мире и самое малое участие в человеке к человеку!


Тимофеев тогда ничего не сказал Маше о своей неудаче с местом, боялся еще больше расстроить, и когда выпала тихая минута, он вышел на волю.

Он дошел до Гостиного двора.

Сзади шмыгая, все кто-то словно хотел его обогнать – так показалось ему – и это его забеспокоило и он ускорил шаги.

А тот не отстает – тоже заторопился.

И вот не вытерпел – крепко двинул плечом и оглянулся:

   а никто и не думал обгонять его, а толкнул он какую-то женщину, глазеющую на витрину.

«Что же это такое, ни за что человека толкнул!»

И Тимофеев пошел виновато.

В проезде выставлены были игрушки.

Не покупать, а только посмотреть толкнуло его. Ему померещилось: висит деревянная лисица – палочки такие раздвигаются –119

   «У лисы бал»119

Подошел он поближе: рассмотреть хорошенько.

– Что вам? – огрызнулся приказчик.

И тут увидел Тимофеев, что это совсем не лисица, а висели солдатики – тоже такие палочки, игрушка.

– А там на палочках лисицы у вас нет? «у лисы бал»?

– Нет, – сурово ответил приказчик.

– А может, была? Лисица на палочках?

– Нет у нас никаких лисицев!

Так и сказал «лисицев» – и что-то важное и грозное в этом «еф» прозвучало.

Приказчик отошел, искоса посматривая на странного покупателя и подозрительно.


Тимофеев вышел из Гостиного и пошел назад по тротуару.

Около ларька, загораживая дорогу, возились ребятишки:

   один другого цапнул, тот в долгу не остался, и пошла потасовка.

Перейти на страницу:

Все книги серии Ремизов М.А. Собрание сочинений в 10 томах

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Проза о войне / Боевики / Военная проза / Детективы / Проза
Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза