Том 4. Поэтические поиски и произведения последних лет

Щеглы попали в клетку.
Ко мне привел их путь.
Но я задумал —
                           к лету
свободу им вернуть.

Грустят в тюремном быте
с приятелем щегол.
Я тоже не любитель
задвижек и щеколд.

И птицам нет расчета.
Неволя —
                  не житье.
Решетка есть решетка,
хоть золоти ее.

Уже весной запахло,
ручьи по мостовой,
снежинка стала каплей,
и стужа теплотой.

Окно раскрыл я настежь,
и клетку я раскрыл.
Стою и жду.
                         Так нате ж, —
не расправляют крыл!

Свобода, братцы!
                                Солнце!
Природа так щедра!
Я взял
                и за оконце
подбросил вверх щегла.

Летите,
                мчитесь вместе
к друзьям своим лесным!
Смотрю —
                один на месте,
смотрю —
               второй за ним,

и ну, к кормушке —
                           пичкать
зерном свои зобы.

…Привычка
                       есть привычка
к превратностям судьбы.

ТЕКУЩИЙ МОМЕНТ

А ведь момент
                действительно течет,
а не мелькает.
                     Медленно и долго
течет момент,
                     как маленькая Волга,
и в вечность
                       все явления влечет…

Его частиц
                      непознаваем счет,
и может в нем теряться,
                                 как иголка,
частица счастья,
                         и крупица долга,
и боль,
              что сердце надвое сечет.

Чушь!
              Не течет момент.
                                    И течь не должен.
Ни с места он
                         и вечно недвижим,
как лед,
                   который лыжами заскольжен.

Не убавляем он,
                       не растяжим,
не начат никогда
                          и не продолжен.
А это мы —
                скользим,
                                 течем,
                                             бежим…

СЛУЧАЙ

Садился старичок в такси,
держа пирог
                           в авоське,
и, улыбнувшись сквозь усы,
сказал: —
                    До Пироговской.

Он как бы смаковал
                                      приезд
и теплил умиленье,
что внучка
                      пирога поест
и сядет на колени…

Три рослых парня
                               у такси
рванули настежь дверцу
и стали
              старичка тащить
за отворот у сердца.

За борт
             авоську с пирогом
и старичка туда же,
и с трехэтажным матюгом!
— Жми, друг,
                     куда покажем!

Стоял свидетель
                             у столба,
как очередь живая,
он что-то буркнул
                              про себя,
сей факт переживая.

Прошло
              прохожих штуки три
в трех метрах от машины,
но что в них делалось
                                    внутри —
как знать? —
                     они спешили.

Ждала их служба
                             или флирт? —
гадать считаю лишним,
а может, в них
                      бурлил конфликт
общественного с личным?

Про этот случай
                          рассказал
мне продавец киоска;
он видел,
              как старик упал
и с пирогом авоська.

Он возмущался
                          громко, вслух,
горел, как сердце Данко,
но не вмешался,
                            так как лук
отвешивал гражданкам.

Затем явился
                           некий чин,
пост на углу несущий,
и молвил:
                  — Стыдно, гражданин
уже старик, а пьющий.

НАД КОРДИЛЬЕРАМИ