Читаем Том 4. В дни поражений и побед. Дневники полностью

Том 4. В дни поражений и побед. Дневники

В стеклянном шкафу от тяжелых шагов по заплеванному полу чуть дребезжала посуда. Колыхались подвешенные на тесемочках херувимчики с белоснежными крыльями и сусальным золотом раскрашенные писанки. Мерно – точно маятники.

Коротко, твердо командир приказал:

– Дежурный! Сторожевым заставам и полевым караулам не спать, сам проверять буду.

– Не спят, товарищ командир.

– А сейчас пришлите ко мне начальника пешей разведки Горинова.

Глава 2

Опять втроем и вместе.

Шесть дней отступали тогда остатки разбитой бригады с Украины проселочными, лесными, болотными дорогами к Гомелю.

Жгло напоследок сентябрьское солнце. Чуть-чуть шумели желтеющие леса. Неторопливо колыхались упругими стеклянно-зеленоватыми волнами Днепр и Десна. Переходы курсанты делали большие, верст по 40–50. Выступали, едва брезжил рассвет, и шли до ночи. От земли пахло сеном, яблоками, спелыми дынями и осенью. Неподвижно висели в ослепительной глубине коршуны. И каркали сверху – точно нехотя – редко и глухо.

Кругом бродили мелкие шайки, охотились за отстающими, но на целые партии нападать не решались. Проходя через одну из деревушек, узнали случайно, что кулаки отправили депутацию к Петлюре.

На четвертый день, утомленные, остановились передохнуть на день. С рассветом тронулись дальше.

Остаток пути в 70 верст прошли бодрее, иногда даже в ногу и с песнями. Песни были громкие, веселые и, перекатываясь, будили улицы вымерших деревень. Мужики качали с удивлением головами:

– Ишь ты! Язви их – распевают.

Вечерело, когда измученные остатки бригады курсантов подходили к городу.

Белым серебром отсвечивали утонувшие в темной зелени купола церквей и стены чистеньких домиков Гомеля.

У Сергея сочились капли крови из растертых ног. Еле ступал Николай.

В эту ночь курсанты спокойно спали по казармам и по квартирам.

На другой день Николай узнал, что баржа с семьями комсостава, на которой была Эмма, прибыла сюда еще две недели назад, вся продырявленная пулями белобандитов, но без потерь.

Сразу вздохнулось легче.

Недолго простояла бригада. Через два или три дня ее отправили для расформирования в маленькое местечко Черниговской губернии – Городню… Здесь друзья ничего не делали. Отдыхали среди увядающей природы. Крепко спали свежими осенними ночами, зарывшись в мягкое сено, под темным, мерцающим звездами небом. Старались ни о чем не думать и не вспоминать, набирая сил. Через две недели разъезжались в разные стороны остатки славной бригады. Уезжали партии под осажденный Петроград, на польский и деникинский фронты. Прощался с друзьями Ботт. Он уезжал в одну, они трое – в другую сторону. Крепко сжимались их руки напоследок.

Задымились уносящиеся паровозы. Открылись семафоры к югу, к западу и к северу.

От командира полка Сергей вернулся озабоченный. Вошел в избу, переполненную спящими вповалку красноармейцами, и дернул Николая за рукав:

– Вставай, Колька!

– Чего там?

– Вставай, дело есть.

– Встаю… Эх, Сережка! Сон я какой видел, а ты перебил.

– В другой раз досмотришь.

На крыльце им повстречался Владимир, за которым уже посылали.

– Вот что, ребята. В разведку! Одну в Волчанку, другую в Овражки. Слева белые, а у нас что-то больно тихо.

– В Волчанку? – переспросил Владимир. – Ведь это верст пять будет.

– Ничего не поделаешь, тут уже с уставом считаться не приходится. Сам знаешь, при полку кавалерии двадцать человек.

– А Овражки где?

– Там же, только правее немного. Маленькая деревушка возле леса.

– Экая темнота, – ворчал Николай, отходя с отрядом.

– Темнота, брат, для разведчика первое дело.

– Первое-то оно первое, да только глаза-то у кошки занимать придется.

– Кто идет? – негромко ответили из-за кустов.

– Свои.

– Пропуск!

– Броневик.

– А рота какая?

– Разведка.

– Проходи.

За линией сторожевого охранения отряд разделился.

– Ну, Николай, смотри. В случае чего, держи к нам.

– Ладно. Прощайте.

– Прощай.

Глава 3

Сквозь голубые окна в облачном небе бросало солнце серебристые пятна на голые поля увядшей земли. Бледно-зеленым холодным светом играли прозрачные дали. К безлюдной деревушке осторожно подходила небольшая разведка.

На единственной улице ничего подозрительного дозорные не заметили. У колодца баба ведрами черпала воду. Бегал с хворостиной, загоняя жеребенка, мальчишка. Старик засыпал лопатой завалинку возле покосившейся избушки.

– Эй! – крикнул, показываясь из-за овинов, дозорный. – Эй, тетка, были здесь?..

Но баба, не дослушав вопроса, бросив ведра, шарахнулась в сторону как полоумная. Испуганно попятился задом старый дед. Распахнулось на мгновение маленькое окошко.

– Ва-аська… Ва-аська… Бе-ги-и!..

Васька скрылся уже где-то под воротами. Исчез старик. Улица вымерла. И только стоял, удивленно подняв голову, жеребенок.

– Боятся.

– Думают – белые.

– Спросить, однако ж, нужно.

– Зайдем в хату.

– Хозяин… хозяин! Выдь на минутку. Молчание.

– Выдь на минутку. Не бойся, мы красные. Молчание.

– Не верят.

– А ты постучи в другую избу. Может, тут и всам-деле нет никого.

У другой избы то же самое.

– Эх, до чего народ довели! Не иначе, через забор лезть придется.