Том 4. В дни поражений и побед. Дневники

– Здорово, хозяева. Чего боитесь?

Лежала на широкой кровати баба, дергалась всем телом, уткнувшись головой в полушубок. Плакала.

Маленькие полуголые ребятишки крикнули испуганно и жалобно заскулили из груды тряпья.

– Чего плачете… Испугались? Не тронем. Мы красные.

Приподняла чуть-чуть голову, окинула недоверчивым взглядом пришельцев, хотела что-то сказать и молча задергалась снова.

– Чего-то она надрывается?

– Мужика у ей севодни убили… Белые… – послышался старческий, шамкающий голос. Дозорные разглядели в полутемном углу на широкой лавке дряхлую, сгорбленную старуху. – …Сына моего, значит… Утром… Белые…

Тихо забормотала что-то непонятное себе под нос.

Тикал за печкой сверчок: тик-так… тик-так. Плакал бесслезно, врываясь в щелястые окна, осенний ветер.

Вышли на улицу. Ядро разведки уже вливалось в деревеньку. По-видимому, крестьяне убедились, что пришли красные, потому что мужики бегали из избы к избе. Раскрывались окна.

Стрелой вылетел прежний мальчишка и стучал хворостиной в окошко:

– Мамка! Мамка! Отворяй! Товарищи пришли. Мужики окружили подошедшего Николая и торопливо предупреждали:

– Белые были. Казаки.

– Недавно на Артемкино ускакали.

– Сорок человек.

Вьюном вертелся под ногами Васька.

– Пулемет тоже был. За спиной возють, у нас останавливался.

Появились бабы, повыскакали ребятишки. Кучка вокруг красноармейцев росла.

– Ну, а поблизости не слыхать где? – спросил Николай.

– Какое там не слыхать!

– Как собак полно.

– Вчерашний день ваши на Алешкином разъезде с ними схватились.

– Федор вчера из Артемкина пробрался, говорит– человек тридцать ихних товарищи побили.

– А где он? Давайте-ка его сюда. – Николай обрадовался возможности получить верные сведения.

– Его тут нету. У его возле леску хатенка стоит. Кордонный он.

– Далеко?

– С версту. Послать можно, когда надо.

– Пошлите, да поживей.

– Пущай, начальник-ат, солдат-то по домам, – говорил Николаю старик. – Пущай покушают. – Тянул к себе за рукав двух красноармейцев: – Пойдем-ка… Ах ты, господи боже ты мой, какое дело… сколько дожидались-то.

Кто-то командовал, распоряжаясь добровольной охраной:

– Петро! Ты беги к поскотине, на бугре станешь. А ты, Лешка, лезай на Егорову избу, мотри на Назе-мову дорогу. Да не зевайте!

– Усмотрим.

Довольные важностью возложенного на них поручения, пулей понеслись на свои места.

Николай пошел в хату. Там уже суетились, накрывая на стол, хозяева.

– Пожалуйста, пожалуйста, командир! Закусывай уж чего есть.

Придвигали сковороду с горячей, вкусно пахнущей яичницей.

– Угостили бы чем получше, да всё пообожрали, проклятущие. Не то чтобы там петуха или курицу – цыпленка на дворе ни одного не оставили.

Набилась полная изба народа. Говорили почти все разом.

– Никакого житья нету.

– Порют казаки нагайками.

– Солдаты шомполами.

– Мало што еще порют. Убили еще мужика у Агафьи.

– Застрелил офицер из нагану.

– За что?

– Ребятишки у ее. Схоронила крынку с молоком, а казак нашел. Мужик вступился. Не с голоду же, говорит, из-за вас ребятишкам подыхать. Тот его винтовкой хотел вдарить.

– Не хотел – вдарил, а другой намахнулся.

– Ну, в другой намахнулся, он и схватился за приклад-то.

– Отвел рукой от удара.

– Избил казак и к офицеру приволок. Хотел, говорит, винтовку мою отнять.

– И мужик смирный был. На што она ему?

– Ну, а офицер, – известное дело! Вынул наган да и бахнул.

– Ребятишек трое осталось.

Не было ни одного, кого бы не задели белые. Того начисто ограбили, другого вспороли, у третьего хлебом лошадей кормили, у четвертого с бабой охально обошлись – и так без конца.

Старик тревожно спросил вдруг Николая:

– А вы что же, товарищи, других дожидать будете али в разведку?

– В разведку.

Сразу оживленные голоса умолкли. Тяжело вздохнула изба.

– Так, может, не скоро ваши будут?

– Как-не скоро! Наши скоро в Курске будут, а не только у вас.

– Измучились. Деревенька маленькая, кругом овраги. Напускаются на нас чуть што. «Ах, такие-сякие. Красных ждете, пролетария голодраная». А мы, ко-нешно, ждем… Раньше когда – не ждали, а теперь во как ждем…

– Раньше не ждали, – понуро опустив голову, как эхо, повторил опирающийся на палку старик. – А теперь конешно.

В дверях послышался шум. Вошел новый человек.

– Вот и Федор.

– Этот самый?

Подошел к Николаю крепкий, не старый крестьянин и поздоровался левой рукой:

– Здравствуйте. Пришли-таки?

– Пришли, – ответил Николай.

– Я говорил, что все равно придут, – мотнул головой на окружающих. – Моя правда вышла.

– Ну, рассказывай, что в Артемкине… Как они тебя оттуда выпустили?

– А так! Инвалид я, одну руку в германскую еще отхватило. Ну, и пропустили, особливо когда увидали в документе, что два креста за царскую войну имею.

– Много их там?

– Да полка два было.

– А сейчас?

– Сейчас нету. Ушли все по Сосновской дороге. А куда свернут – не знаю: может, на Сосновку, может, на разъезд.

Николай встал и пошел к выходу. Высыпали мужики.

– Уходят товарищи…

– Ничего, теперь скоро придем. Заживете спокойно.

– Не верится ажио.

Приложил свисток к губам и острой струей пронизал воздух. Сбегались красноармейцы.

– Эй, там, быстро! – кричал отдельным запоздавшим кучкам.

– Набили брюхо молоком-то, черти!