Том 4. В дни поражений и побед. Дневники

– Разве что воевать! – улыбнулась Маруся [и как-то хитро посмотрела на подругу].

Тут они обе хитро переглянулись и ни с того ни с сего рассмеялись.

Вошел Васька и бухнул возле печки большую вязанку расколотых сосновых поленьев.

Со станции позвонил Сережа Шаров и сказал, что погрузка окончена и ребята идут в город.

Вскоре запылал огонь, сразу стало теплее и светлее. Мы подвинули диван к печке.

– Расскажи, Борис, что-нибудь про фронт! – попросила Зойка. – Ну вот, например, идет ваш отряд – вдруг… Ну, и так далее…

– Как это, Зойка, и вдруг… и так далее? – удивился я.

– Обыкновенно как… Как всегда рассказывают. То-то и то-то… потом вдруг так-то! И так-то! Так-то и так-то. Вдруг еще как-нибудь.

Все рассмеялись.

– Дуреха! – снисходительно вставил подсевший к нам Васька. – Ну, спросила бы про бой или про атаку, ну там про фронтальную или про фланговую… – (Васька спокойно и солидно произнес эти два слова.) – А то «вдруг да вдруг…» На военном кружке – так их нет! И потом и спросить-то у человека толком не умеют. «Вдруг да вдруг».

И Васька посмотрел на меня, как бы говоря: «А что с них спрашивать?.. Разве же они понимают!»

Однако, по правде сказать, если бы я стал рассказывать, то мне много легче было бы рассказывать по Зойкиной схеме: вдруг – так, а вдруг – этак, чем описать картину «фронтальной или фланговой» атаки. Потому что я и сам не знал, когда у нас была фронтальная, когда фланговая, когда еще какая. И, во всяком случае, если они и были, то уж никак не похожи на те, о которых вычитал Васька в старых уставах… Однако я хитро подмигнул ему – что, конечно, мол, мы-то понимаем, – но рассказывать отказался, сославшись на то, что надоело и расскажу когда-нибудь потом.

– Ты, Борис, храбрый? – спросила Зойка.

– Очень! – ответил я.

– Ну, какой храбрый? Есть же все-таки и храбрей тебя?

– Мало! – коротко ответил я [стараясь не улыбнуться].

– Это хорошо, что ты «очень»! – задумчиво сказала Зойка. – А вот мы с Маруськой – ой, какие трусихи!..

Тут девчонки опять переглянулись и снова дружно рассмеялись.

– Домой бы идти надо, – сказала Зойка, – и неохота. А нужно еще кое-что почитать, выспаться. А завтра у нас в десять кружок. [Бебеля читаем.] «Женщина и социализм» разбираем… Ты как, Борис, смотришь на женский вопрос? Тебе все понятно у Бебеля?..

Зойка подтолкнула валенком высунувшееся из печи шипящее полено и, повернув раскрасневшееся от огня лицо, посмотрела на меня. И я смутился. Дело в том, что на женский вопрос я как-то еще никак не смотрел, да и фамилию-то Бебеля услышал только что впервые.

Я хотел как-нибудь уклониться от ответа.

Зойка сразу догадалась об этом. Она укоризненно покачала головой, сбросила на спинку дивана подбитый черной овчиной полушубок и спросила опять:

– Ты Карла Маркса читал?.. Нет?.. Ой-ой-ой! Ой-ой-ой! А еще коммунист!

– Ему некогда было читать! – вступился за меня Васька. – На фронте не до чтения… Как там загрохочут двадцать батарей… так тогда не до чтения.

– Конечно, если двадцать, то не до чтения, – покорно согласилась Зойка, – какое тогда чтение.

Тут уж я рассердился не на Зойку, а на Ваську. Никогда я не слыхал, как грохочут двадцать батарей. Две-три – еще может быть, а никак не двадцать. Кроме того, не читал я, уж конечно, вовсе не из-за батарей и вовсе не потому, что было некогда, или потому, что не попадались книги. Времени свободного было сколько хочешь; не одну, так другую книгу тоже достать было можно. А не читал я просто так – ну, просто не читал, да и все.

– Прочитаю еще, – хмуро ответил я. – Соберусь как-нибудь и прочитаю.

– Тебе обязательно надо, – серьезно поддержала Зойка. И, опять хитро переглянувшись с Марусей, задорно добавила: – Мы-то еще комсомольцы, а ты ведь уже коммунист.

Зашумело, загрохотало на лестнице, распахнулась дверь – и в клубах пара, осыпанные инеем, с побелевшими от мороза бровями, ввалилось в комнату около десятка человек. Они, точно по команде, оглушительно затопали, стряхивая с сапог и с валенок рыхлый снег, посбрасывали полушубки, шинели, куртки; некоторые скинули обувь и задвигали стульями, пробираясь к огню…

– Ну и мороз, Борька! – сказал Сережа Шаров, присаживаясь рядом со мною и бесцеремонно оттискивая в угол дивана Зойку. – Ну и мороз! Три вагона нагрузили… Только последний тюк бросили, как прибежал комендант:

– Ну, как, ребята?

– Готово! – говорю.

– Вот, – говорит, – выручили. А мне сейчас позвонили, что эшелон уже из Мухталова вышел. Через час у нас будет. Вы бы, – говорит, – подождали: может, приветствие какое-нибудь, ну, там митинг… И они вам спасибо за фураж скажут.

Как услышали наши ребята про приветствие да про митинг (какое там приветствие… какое там спасибо…) и один за другим ходу: кто в барак греться, кто в дежурку.