Входят Чарнота и Голубков — одеты в приличные штатские костюмы. В руках у Чарноты чемоданчик.
Серафима. Сережа!! (
Голубков. Я послал тебе три телеграммы!
Чарнота. Не получили? Вот город! Ах!
Серафима. Я думала, что вы погибли! Все ночи сижу и вижу, как вы босые и оборванные бродите по Парижу... Никуда не пущу!
Голубков. Сима, не плачь. Никуда...
Серафима. Ты видел его?
Голубков. Видел. Забудь, не думай больше о нем. Его нет.
Серафима. Ты взял у него деньги?
Чарнота. Не волнуйся, это я у него взял.
Серафима. Этого не может быть!
Чарнота. Ну как не может быть, когда они у меня в чемодане! Голубков, пожалуйте сюда! (
Хлудов. Ну что же, Голубков, я свободен?
Голубков. Спасибо, Роман Валерианович, больше я тебя не обременю, мы уезжаем навсегда во Францию.
Серафима. Изгои мы...
Голубков. Изгои. Хочу забыть свой путь. Бритая голова... Лагерь...
Хлудов. Хлудов — зверюга, Хлудов — шакал?
Голубков. Едем, Сима, я больше не могу видеть Константинополя!
Серафима. А куда он денется? Он болен, господа!
Хлудов. Убедительно прошу не беспокоиться. Я уезжаю лечиться в санаторий, в Германию.
Голубков. Ну прощай, Роман Валерианович.
Серафима. Прощайте. Я буду о вас думать, буду вас вспоминать.
Хлудов. Нет, ни в коем случае не делайте этого.
Голубков. Ах да, Роман Валерианович, медальон. (
Хлудов (
Серафима (
Голубков (
Уходит с Серафимой.
Хлудов. Ну а ты куда?
Чарнота. Мы люди маленькие. Я сюда вернулся, в Константинополь.
Хлудов. Серафима говорила, что город этот тебе не нравится.
Чарнота. Я заблуждался. Париж еще хуже. Так, сероватый город... Видел и Афины, и Марсель... Но... пошлые города! Да и тут завязались связи, кое-какие знакомства... Надо же, чтобы и Константинополь кто-нибудь населял.
Хлудов. Знаешь что, генерал, поедем вместе? Ты человек смелый...
Чарнота. Нет, я не смелый, спасибо. А у тебя на лице, Роман, написано, что ты в германский санаторий собрался. Но поверь, что не успеешь ты высадиться на берег, как проживешь ровно столько, сколько потребуется, чтобы тебя с лодки снять и довести до ближайшей стенки, да и то под строжайшим караулом, чтобы тебя толпа не разорвала по дороге! Там, брат, в этом санатории, тебя хорошо помнят. А за компанию с тобой и меня поведут. От смерти я не бегал, но за смертью специально к большевикам не поеду. Дружески говорю, Роман, брось! Все закончено! Империю Российскую ты проиграл, а в тылу у тебя фонари!
Хлудов. Ты проницательный человек, оказывается.
Чарнота. Но не идейный. Я равнодушен. Я на большевиков не сержусь. Победили и пусть радуются! Зачем я буду портить настроение своим появлением?
Внезапно ударило на вертушке семь часов, и хор с гармониками запел: «Жили двенадцать разбойников и Кудеяр-атаман...»
Ба! Слышите! Вот она! Заработала вертушка! Ну прощай, Роман! Кто во Францию, кто в петлю, а я, как Вечный Жид, отныне Летучий Голландец я! Последний раз говорю, остерегись, лечись и забудь! (
Хлудов (
Хор поет: «Господу Богу помолимся, древнюю быль возвестим...»
Поганое царство! Паскудное царство! Тараканьи бега!.. (
Гармоники, рявкнув, умолкают. Хор прекратился. Послышались дальше крики. Хлудов последнюю пулю пускает себе в голову и падает ничком у стола.
Темно.
Конец.
Вариант финала 1937 года
Хлудов и Чарнота входят.
Хлудов. Ну вот все в порядке теперь, а? (