Читаем Том 5. Багровый остров полностью

Чарнота. А ты посмотри, на что ты похож. И меня не заражай, я человек не идейный. У тебя при слове «большевик» глаза странные делаются. А я равнодушен. Я на них не сержусь, на большевиков! У них там теперь разливанное море, победили, и дай им Бог счастья! Пусть радуются!

Внезапно ударило на вертушке семь часов, и хор запел с гармониями: «Жило двенадцать разбойников и Кудеяр-атаман!..»

Ба! Слышите, вот она! Заработала вертушка! Ну прощай, Роман, нам не по дороге! Развязала нас судьба. Кто — во Францию, кто — в петлю, а я, как Вечный Жид, отныне, Летучий Голландец я! Итак, говорю тебе дружески, Роман, в последний раз, остерегись, лечись и забудь! (Распахивает дверь.) Здравствуй вновь, тараканий царь Артур! Ты ахнешь сейчас, когда явится перед тобой во всей славе своей отставной генерал Чарнота! (Исчезает.)

Хлудов. Избавился? Один? И очень хорошо. (Оборачивается.) А? Сейчас, сейчас. (Пишет на записочке несколько слов, потом кладет ее на стол.) Так? Ушел, бледнеет, стал вдали, исчез! (Подходит к балкону.)

Хор поет «Кудеяра».

Поганое царство! Паскудное царство!

Вынимает револьвер и начинает стрелять через окно в вертушку. Сперва к хору присоединяется смутный крик, потом хор прекращает пение, гармонии еще звучат, потом прекращают и они. Слышны яснее крики. Последнюю пулю Хлудов пускает себе в рот и падает ничком. Константинополь расплывается и угасает навсегда.

Москва, 1933 г.

<p>Бег. Вариант финала 1934 года</p>Сон восьмой и последний

...Жили двенадцать разбойников...

Окончательный вариант. 9 ноября 1934 г.[116]

Константинополь. Комната с балконом. За стеклами догорает константинопольский минарет и вертушка тараканьего царя. Закат, закат...

Хлудов (сидит на полу, поджав ноги). Да, ты замучил меня. Но сегодня как будто наступает просветление. Я согласен. Но я прошу дать мне срок! Ты не один возле меня. Живые повисли на моих ногах и тоже требуют... А? Судьба их завязала в один узел со мною. Что поделаешь? Мы выбросились вместе через мглу. Но ты мне непонятен. Как отделился ты от длинной цепи лун и фонарей? Как ты ушел от вечного покоя? Ведь вас было много у меня? Ну помяни, помяни, помяни... А мы не будем вспоминать. (Думает, стареет, поникает.) На чем мы остановились? Да, что все это я сделал зря. (Думает.) Потом что было? Забыл! А теперь? Зной и каждый день вертятся карусели. Но ты, ловец, в какую даль проник за мной и вот поймал меня в мешок. Оставь меня, ты надоел мне!

Стук в дверь.

(Настороженно.) Кто там?

Серафима (за дверью). Это я.

Хлудов открывает дверь.

Можно войти? Простите.

Хлудов. Пожалуйста.

Серафима. Вы одни? А с кем же вы разговаривали?

Хлудов. Ни с кем, вам послышалось. А впрочем, у меня есть манера разговаривать с самим собой. Надеюсь, что она никому не мешает, а?

Серафима. Роман Валерианович, вы тяжело больны. (Пауза.) Роман Валерианович, вы слышите, вы тяжко больны. Два месяца я живу за стеной и слышу бормотание. В такие ночи я сама не сплю. А теперь уже и днем?

Хлудов. Я вам достану другую комнату, а? Я часы продал, есть деньги. Но только в этом же доме, чтобы вы были под моим надзором.

Серафима. Роман Валерианович, я очень благодарна вам за то, что вы меня спасли. Но поверьте, что я сижу здесь только из-за того, что боюсь вас здесь оставить. Вы не можете быть одни.

Хлудов. Покорнейше вас благодарю, мне няньки не нужны.

Пауза.

Серафима. Роман Валерианович, я несчастна.

Хлудов. Сочувствую.

Серафима. Голубков погиб в Париже, погиб!

Хлудов. Прошу прекратить истерику! Почему погиб? У вас есть сведения?

Серафима. Ни строчки, ни телеграммы... И вдруг я сейчас глянула на солнце и поняла: погиб! Зачем я его отпустила?

Пауза.

Роман Валерианович, дайте мне денег в последний раз!

Хлудов. На что?

Серафима. Я еду в Париж искать его.

Хлудов. Не дам.

Серафима (став на колени). Я одинокая, несчастная женщина, дайте мне денег! (Пауза.) Так будьте вы прокляты с вашими деньгами! Сегодня же бегу от вас! Деньги будут! И я найду его.

Хлудов. Нет, вы не убежите.

Серафима. Каким же это способом вы удержите меня?

Хлудов. Любым способом, не беспокойтесь, я не Голубков, а?

Серафима. Да что же это такое? Я во власти сумасшедшего? Насилие! Надо мною насилие! Я потеряла Голубкова.

Хлудов. Приедет. Хороший человек, хороший, хороший... Вы за него замуж выходите.

Серафима. Пожалейте меня, пожалуйста!

Хлудов. Вы пойдите по саду погуляйте, а то вы мне мешаете.

Стук. Серафима бросается открывать.

Будьте любезны, я сам. А то разные люди могут прийти. Кто там? Ки э ла?

Голос смутно за дверью.

Все вы ненормальные. (Открывает дверь.)

Перейти на страницу:

Все книги серии Булгаков М.А. Собрание сочинений в 10 томах

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература