Том 5. Калина красная

Михаил Александрович говорил, что писать и ставить фильмы о войне трудно. Вспомнил он, как в начале тридцатых годов ездил в Берлин и там попал на премьеру картины по роману Ремарка «На западном фронте без перемен». Картина шла в шикарном кинотеатре. На премьеру собралась вся знать Берлина. Мужчины в смокингах, дамы с бриллиантами. Начался фильм с того, что в окопе спиной к зрителям лежит солдат, который поднимает ногу и издает непристойный звук. Вначале это вызвало в зале шепот недоумения, а когда солдат звук повторил, то все зааплодировали.

– Я к чему это рассказываю, – сказал Михаил Александрович. – Это вроде бы не для нашей картины, но правду солдатской жизни вы обязаны передать. Пусть все достоверно будет. Может быть, где-то и крепкое словцо прозвучит, это неплохо. Солдатскую жизнь не надо приукрашивать. Хорошо бы показать, как все было на самом деле. Ведь второй год войны был для нашей армии тяжелый, тяжелый...

Около трех часов мы провели за беседой. Слушали мы Шолохова с интересом. Говорил он образно, убедительно.

– Какая большая мудрость лежит за каждым его слогом, – говорил мне после встречи взволнованный Шукшин. – Нет, интересный он дядька. О, какой интересный! Ты не представляешь, что мне дала эта встреча с ним. Я всю жизнь по-новому переосмыслил. Много суеты у нас, много пустоты. А Шолохов – это серьезно. Это на всю жизнь.

В самый разгар съемок Шукшин несколько раз летал в Москву. Там начинался подготовительный период фильма «Степан Разин». Много лет Шукшин вынашивал идею поставить на экране Степана Разина.

– Я ведь почему еще к Бондарчуку пошел, – говорил мне Василий Макарович. – Мне обязательно надо вникнуть во все детали массовых съемок. Мне это очень важно.

А у Бондарчука было чему поучиться. Организацию сложных массовых съемок он проводил на высшем уровне. Конечно, сказывался опыт работы над «Войной и миром» и «Ватерлоо».

Часто часов до трех ночи в каюте Василия Макаровича горел свет. Шукшин писал. Слышно было, как он вставал, ходил по каюте, что-то напевая без слов. Пел тихо. Мелодия была какая-то грустная, незнакомая. А утром вставал бодрый и подтянутый. Будил его обычно Георгий Бурков, с которым они очень дружили. С утра – крепкий кофе. Три ложки растворимого на стакан.

В дни зарплаты Шукшин ехал на автобусе в станицу Клетская. Там быстро, деловито покупал в магазинах какие-то простые вещи, сапоги, куртки и отсылал по почте в деревню – своим. Деньги для него ничего не значили.

– Есть деньги, я их трачу сразу, – говорил он мне.

Он меньше всего думал о своем благополучии.

Последние дни съемок вспоминаются как в тумане. В ночь с первого на второе октября неожиданно оборвалась жизнь Василия Макаровича Шукшина. Накануне он был веселый, жизнерадостный, вместе со всеми смотрел вечером по телевидению матч наших хоккеистов с канадцами. Потом все разошлись по своим каютам. А утром, когда пришли будить Шукшина, он лежал холодный. Смерть настигла его во сне.

Сердечная недостаточность – такое заключение дали врачи. Во время гражданской панихиды в Московском Доме кино милиция с трудом сдерживала толпы людей, пришедших проститься с Василием Макаровичем.

Помню, за день до смерти Шукшин сидел в гримерной, ждал своей очереди. Взял булавку, обмакнул ее в баночку с красным гримом и штрихами что-то стал рисовать на пачке сигарет. Сидевший рядом артист Бурков спросил:

– Чего ты рисуешь?

– Да вот видишь, – ответил Шукшин, показывая, – горы, небо, дождь. Ну, в общем, похороны...

Бурков обругал его, вырвал сигареты и спрятал в карман. Так до сих пор он и хранит у себя эту коробочку от сигарет «Шипка» с рисунком своего друга Василия Макаровича.

Как-то во время съемок Шукшин нерешительно, стесняясь, попросил меня:

– Ты это, девчушек моих в Москве в цирк как-нибудь устрой. Я знаю, с билетами трудно. Они давно не были. Мне б билеты только. Никакой там не пропуск или что, ты это не думай. Ну, когда сможешь... Это уж как приедем отсюда.

Просьбу Василия Макаровича я выполнил, пригласил его девочек в цирк. Но не с отцом вместе. Отца уже не было Они сидели в первом ряду, смотрели представление, смеялись, щебетали от удовольствия...”

Публицистика

ПОСЛЕСЛОВИЕ К ФИЛЬМУ «ЖИВЕТ ТАКОЙ ПАРЕНЬ»

Я хотел сделать фильм о красоте чистого человеческого сердца, способного к добру. Мне думается, это самое дорогое наше богатство – людское. Если мы в чем-нибудь сильны и по-настоящему умны, так это в добром поступке. Образованность, воспитанность, начитанность – это дела наживные, как говорят. Я представляю себе общество, где все грамотны, все очень много знают и все изнурительно учтивы. Это хорошо. Но общество, где все добры друг к другу, – это прекрасно. Еще более прекрасно, наверно, когда все и добры и образованны, но это – впереди.

Так серьезно я думал, когда мы приступали к работе над фильмом. А теперь, когда работа над ним закончена, я в полном недоумении, ибо выяснилось, что мы сняли комедию.