Том 5. Калина красная

Все дело (ну, не все – много) в том, чтобы предельно высвобождать актера от ужасающей ответственности в нервный, очень напряженный момент съемки. Звучит парадоксально: тут-то, кажется и надо бы предельно собраться, соорганизоваться и т.п. Но он собран, давно собран, десятки раз повторил текст, ходил бубнил его себе под нос... Он устал от напряжения, измучился. А тут еще эти самые последние проклятые минуты перед съемкой: все возбуждены, голоса повышены, подбегают гримеры, костюмеры – поправить волосок на голове, одернуть рубашку... Нет, тут надо что-то придумывать. В этом болезненном перенапряжении гибнет радость творчества, куда-то девается необходимая свобода, которая делает и взгляд осмысленным, и интонацию живой и точной. Случается при просмотре материала видеть одного и того же актера до команды «стоп!» – когда он играл – и после той команды, но когда оператор почему-либо не выключил камеру: с актера схлынуло напряжение, его уже не снимают – это другой человек, с живыми глазами, веселый, или, напротив, огорченный, но уже неподдельно. Такая досада берет! Как добиваться, чтобы и в момент съемки он был таким же? Опытные актеры умеют владеть собой, но не всегда приходится иметь дело с опытными. Тут, видно, и режиссер должен быть опытным. Я видел (отчасти испытал на себе), как С.А.Герасимов снимает это «перегрузочное» напряжение с актеров, и пытался понять, почему это ему удается. Пока что (к сожалению, мало приходилось наблюдать его во время работы) понял одно; ничего на площадке сверхъестественного не происходит. Меня поначалу даже удивило: работает такой большой мастер, тут, казалось бы, должно все кипеть, гореть, сгорать во славу советского кинематографа. Нет, все спокойно, люди занимаются своим делом, к режиссеру не лезут то и дело: «А как вот это? А как вот то?» Он сидит, негромко, что-то напевает, думает. Что-то захотелось еще сказать актеру. Встает, подходит к нему: «Знаешь, мы пропустили один момент. Он ведь...» Доверительно. «Или как думаешь?» – «Да нет, в общем-то, так же». – «Оно правильно. Правильно, брат». До этого все было сказано, рассказано, прочитано. Сейчас – съемка. Негромко: «Мотор! Начали». А то ведь бывает, так рявкнут «мотор» и так хлопнут перед носом хлопушкой, что после этого секунду-две-три приходишь в себя и бессмысленно наблюдаешь, как еще оседает в воздухе меловая пыль, которая осыпается с хлопушки. Может, по молодости и Герасимов шумел, гремел и клокотал на съемках, но вот с большим опытом пришло нечто весьма мудрое – спокойствие. Сражения выигрываются спокойным, трезвым умом, расчетом. Горячих героев награждают орденами, славят, но дело решает спокойный, мудрый, опытный. Как ни странно, я совсем мало видел, как работает (на производстве) мой учитель М.И.Ромм. Но однажды я был у него на съемках и слышал такой знакомый, родной, спокойный голос: «Без нервов! Без нервов, братцы!»

Вот штука-то: без нервов, но все – с живым, трепетным нервом живого искусства. А может, просто без «показухи»? Еще – это я тоже заметил – много режиссеров играют в режиссеров. Во имя самоутверждения, что ли.

Ну, вот... не знаю, ответил ли я на вопросы. Должно быть, нет, ибо не все еще сам додумал, не все испробовал в работе. Кроме того, на такой вопрос: «Каковы Ваши основные принципы работы с актером?» – я просто не в состоянии ответить – у меня нет никаких особенных принципов. Был бы хороший, умный человек – я с ним договорюсь, как нам лучше сделать дело. Под конец охота только еще сказать: почаще надо прямо смотреть в глаза друг другу – а не врем ли мы?

«НЕ ДЕЛО РЕЖИССЕРУ ТОЛМАЧИТЬ» СВОЙ ФИЛЬМ...»

Не дело режиссеру «толмачить» свой фильм, когда он уже сделан. Поздно. Я знаю, любой режиссер, присутствуя «инкогнито» на просмотре своего фильма в кинотеатре, корчится и страдает. Он знает его наизусть, он «проиграл» с актерами все роли, каждый план (с дублями вместе) видел раз пятьсот... Он все знает и ничего сделать не может, ждешь, что тут засмеются, а тут молчат. Думаешь, что вот в этом месте будет тихо, а кругом, шевелятся, скрипят стульями, кашляют...

Режиссер театра, пережив премьеру, может что-то исправить в спектакле, драматург может спорить с режиссером и как-то повлиять на судьбу своего произведения, даже сценарист может, в конце концов, сказать, что его сценарий испортил режиссер. Что может кинорежиссер? Ничего.