– Там, – сказала старуха, вконец тоже сбитая с толку.
– Где «там»?
– Вон, в шкапчике... все прибраны.
– Им место не в шкапчике, а на стене! В «шкапчике». Привыкли все по шкапчикам прятать, понимаешь...
В это время вошла Люба.
– Ну, как вы тут? – спросила она весело – она разрумянилась в бане, волосы выбились из-под платка... Такая она была хорошая! Егор невольно загляделся на нее. – Все тут у вас хорошо? Мирно?
– Ну и ухаря ты себе нашла! – с неподдельным восторгом сказал старик. – Ты гляди, как он тут попер!.. Чисто комиссар какой! – старик засмеялся.
Старуха только головой покачала... И сердито поджала губы.
Так познакомился Егор с родителями Любы.
С братом ее, Петром, и его семьей знакомство произошло позже.
Петро въехал во двор на самосвале... Долго рычал самосвал, сотрясая стекла окошек. Наконец стал на место, мотор заглох, и Петро вылез из кабины. К нему подошла жена Зоя, продавщица сельпо, членораздельная бабочка, быстрая и суетливая.
– К Любке-то приехал... Этот-то, заочник-то, – сразу сообщила она.
– Да? – нехотя полюбопытствовал Петро, здоровый мужчина, угрюмоватый, весь в каких-то своих думах. – Ну и что? – пнул баллон, другой.
– Говорит, был бухгалтером, ну, мол, ревизия – то-се... А по роже видать: бандит.
– Да? – опять нехотя и лениво сказал Петро. – Ну и что?
– Да ничего. Надо осторожней первое время... Ты иди глянь на этого бухгалтера! Иди глянь! Нож воткнет и не задумается этот бухгалтер.
– Да? – Петро продолжал пинать баллоны. – Ну и что?
– Ты иди глянь на него! Иди глянь! Вот так нашла себе!.. Иди глянь на него – нам же под одной крышей жить теперь.
– Ну и что?
– Ничего! – завысила голос Зоя. – У нас дочь-школьница, вот что! Заладил свое: «Ну и что? Ну и что?» Мы то и дело одни на ночь остаемся, вот что! «Ну и что». Чтокалка чертова, пень! Жену с дочерью зарежут, он шагу не прибавит...
Петро пошел в дом, вытирая на ходу руки ветошью. Насчет того, что он «шагу не прибавит» – это как-то на него похоже: на редкость спокойный мужик, медлительный, но весь налит свинцовой разящей силой. Сила эта чувствовалась в каждом движении Петра, в том, как он медленно ворочал головой и смотрел маленькими своими глазами – прямо и с каким-то стылым, немигающим бесстрашием.
– Вот счас с Петром вместе пойдете, – говорила Люба, собирая Егора в баню. – Чего же тебе переодеть-то дать? Как же ты так: едешь свататься, и даже лишней пары белья нету? Ну? Кто же так заявляется!
– На то она и тюрьма! – воскликнул старик. – А не курорт. С курорта и то, бывает, приезжают прозрачные. Илюха вон Лопатин радикулит ездил лечить: корову целую ухнул, а приехал без копья.
– Ну-ка вот, мужнины бывшие... Нашла. Небось годится, – Люба извлекла из сундучка длинную белую рубаху и кальсоны.
– То есть? – не понял Егор.
– Моего мужика бывшего... – Люба стояла с бельем в руках. – А чего?
– Да я что?! – обиделся Егор, – Совсем, что ли, подзаборник – чужое белье напялю. У меня есть деньги – надо сходить и купить в магазине.
– Где ты теперь купишь? Закрыто уж все. А чего тут такого? Оно стираное...
– Бери, чего? – сказал и старик. – Оно же чистое.
Егор подумал и взял.
– Опускаюсь все ниже и ниже, – проворчал он при этом. – Даже самому интересно... Я потом вам спою песню: «Во саду ли, в огороде».
– Иди, иди, – провожала его к выходу Люба. – Петро у нас не шибко ласковый, так что не удивляйся: он со всеми такой.
Петро уже раздевался в предбаннике, когда туда сунулся Егор.
– Бритых принимают? – постарался он заговорить как можно веселее, даже рот растянул в улыбке.
– Всяких принимают, – все тем же ровным голосом, каким он говорил «ну и что», сказал Петро.
– Будем знакомы, Георгий, – Егор протянул руку. И все улыбался и заглядывал в сумрачные глаза Петра. Все же хотелось ему освоиться среди этих людей, почему-то теперь хотелось, Люба, что ли?.. – Я говорю: я – Георгий.
– Ну-ну, – сказал Петро, – давай еще целоваться. Георгий, значит, Георгий. Значит, Жора...
– Джордж, – Егор остался с протянутой рукой. Перестал улыбаться.
– А? – не понял Петро.
– На! – с сердцем сказал Егор. – Курва, суюсь сегодня, как побирушка!.. – Егор бросил белье на лавку. – Осталось только хвостом повилять. Что, я тебе дорогу перешел, что ты мне руку не соизволил подать?
Егор и вправду заволновался и полез в карман за сигаретой. Закурил. Сел на лавочку. Руки у него чуть дрожали.
– Чего ты? – спросил Петро. – Расселся-то?
– Иди мойся, – сказал Егор. – Я потом. Я же из заключения... Мы после вас. Не беспокойтесь.
– Во!.. – сказал Петро. И, не снимая трусов, вошел в баню. Слышно было, как он загремел там тазами, ковшом...
Егор прилег на широкую лавку, курил.
– Ну надо же!.. – сказал он. – Как бедный родственник, мля.
Открылась дверь бани, из парного облака выглянул Петро.
– Чего ты? – спросил он.
– Чего?
– Чего лежишь-то?
– Я подкидыш.
– Во!.. – сказал Петро. И усунулся опять в баню. Долго там наливал воду в тазы, двигал лавки... Не выдержал и опять открыл дверь. – Ты пойдешь или нет?! – спросил он.