Том 5. Калина красная

– А зачем ты меня обманывать-то стал? – тоже прямо спросила Люба. – Я же писала вашему начальнику, и он мне ответил...

– А-а, – протянул Егор, пораженный. – Вот оно что... – и ему стало легко и даже весело. – Ну, тогда гони всю тройку под гору. Наливай.

И включил Егор музыку.

– А такие письма писал хорошие, – с сожалением сказала Люба. – Это же не письма, а целые... поэмы прямо целые.

– Да? – оживился Егор. – Тебе нравятся? Может, талант пропадает... – он пропел: – Пропала молодость, талант в стенах тюрьмы. Давай, Любовь, наливай. Централка, все ночи полные огня... Давай, давай!

– А чего ты-то погнал? Подожди... Поговорим.

– Ну, начальничек, мля! – воскликнул Егор. – И ничего не сказал мне. А тихим фраером я подъехал? Да? Бухгалтером... – Егор хохотнул. – Бухгалтер... По учету товаров широкого потребления.

– Так чего же ты хотел, Георгий? – спросила Люба. – Обманывал-то... Обокрасть, что ли, меня?

– Ну, мать!.. Ты даешь! Поехал в далекие края – две пары валенок брать. Ты меня оскорбляешь, Люба.

– А чего же?

– Что?

– Чего хочешь-то?

– Не знаю. Может, отдых душе устроить... Но это тоже не то: для меня отдых – это... Да. Не знаю, не знаю, Любовь.

– Эх, Егорушка.

Егор даже вздрогнул и испуганно глянул на Любу: так похоже она это сказала – так говорила далекая Люсьен.

– Что?

– Ведь и правда, пристал ты, как конь в гору... только еще боками не проваливаешь. Да пена изо рта не идет. Упадешь ведь. Запалишься и упадешь. У тебя правда, что ли, никого нету? Родных-то...

– Нет, я сиротинушка горькая. Я же писал. Кличка моя знаешь какая? Горе. Мой псевдоним. Но все же ты мне на мозоль, пожалуйста, не наступай. Не надо. Я еще не побирушка. Чего-чего, а магазинчик-то подломить я еще смогу. Иногда я бываю фантастически богат, Люба. Жаль, что ты мне не в эту пору встретилась... Ты бы увидела, что я эти деньги вонючие... вполне презираю.

– Презираешь, а идешь из-за них на такую страсть.

– Я не из-за денег иду.

– Из-за чего же?

– Никем больше не могу быть на этой земле – только вором, – Егор сказал это с гордостью. Ему было очень легко с Любой. Хотелось, например, чем-нибудь ее удивить.

– Ое-ей! Ну, допивай да пойдем, – сказала Люба.

– Куда? – удивился Егор.

– Ко мне. Ты же ко мне приехал. Или у тебя еще где-нибудь заочница есть? – Люба засмеялась. Ей было легко с Егором, очень легко.

– Погоди... – не понимал Егор. – Но мы же теперь выяснили, что я не бухгалтер...

– Ну, уж ты тоже выбрал профессию... – Люба качнула головой. – Хотя бы уж свиновод, что ли, и то лучше. Выдумал бы какой-нибудь падеж свиней – ну, осудили, мол. А ты, и правда-то, не похож на жулика. Нормальный мужик... Даже вроде наш, деревенский. Ну, свиновод, пошли, что ли?

– Между прочим, – не без фанаберии заговорил Егор, – к вашему сведению: я шофер второго класса.

– И права есть? – с недоверием спросила Люба.

– Права в Магадане.

– Ну, видишь, тебе же цены нет, а ты – Горе! Бича хорошего нет на это горе. Пошли.

– Типичная крестьянская психология. Ломовая. Я рецидивист, дурочка. Я ворюга несусветный. Я...

– Тише! Что, опьянел, что ли?

– Так. А в чем дело? – опомнился Егор. – Не понимаю, объясни, пожалуйста. Ну, мы пойдем... Что дальше?

– Пошли ко мне. Отдохни хоть с недельку... Украсть у меня все равно нечего. Отдышись... Потом уж поедешь магазины ломать. Пойдем. А то люди скажут, встретила – от ворот поворот. Зачем же тогда звала? Знаешь, мы тут какие!.. Сразу друг друга осудим. Да и потом... не боюсь я тебя чего-то, не знаю.

– Так. А папаша твой не приголубит меня... колуном по лбу? Мало ли какая ему мысль придет в голову.

– Нет, ничего. Теперь уж надейся на меня.

Дом у Байкаловых большой, крестовый. В одной половине дома жила Люба со стариками, через стенку – брат с семьей.

Дом стоял на высоком берегу реки, за рекой открывались необозримые дали. Хозяйство у Байкаловых налаженное, широкий двор с постройками, баня на самой крутизне.

Старики Байкаловы как раз стряпали пельмени, когда хозяйка, Михайловна, увидела в окно Любу и Егора.

– Гли-ка, ведет ведь! – всполошилась она. – Любка-то!.. Рестанта-то!..

Старик тоже приник к окошку.

– Вот теперь заживем! – в сердцах сказал он. – По внутреннему распорядку язви тя в душу! Вот это отчебучила дочь!

Видно было, как Люба что-то рассказывает Егору: показывала рукой за реку, оглядывалась и показывала назад, на село. Егор послушно крутил головой. Но больше взглядывал на дом Любы, на окна.

А тут переполох полный. Все же не верили старики, что кто-то приедет к ним из тюрьмы. И хоть Люба и телеграмму им показывала от Егора, все равно не верилось. А обернулось все чистой правдой.

– Ну, окаянная, ну, халда! – сокрушалась старуха. – Ну, чо я могла с халдой поделать? Ничо же я не могла...

– Ты вида не показывай, что мы напужались или ишо чего... – учил ее дед. – Видали мы таких... разбойников! Стенька Разин нашелся.

– Однако и приветить ведь надо?.. – первая же и сообразила старуха. – Или как? У меня голова кругом пошла – не соображу...

– Надо. Все будем по-людски делать, а там уж поглядим: может, жизни свои покладем... через дочь родную. Ну, Любка, Любка...