– Врет! Любка, не дури: прими опять Кольку, да живите. Все они пьют нынче! Кто не пьет-то? Мой вон позавчера пришел... Ну, паразит!.. – и Верка, коротконогая живая бабочка, по секрету, негромко рассказала: – Пришел, кэ-эк я его скалкой огрела! Даже сама напугалась. А утром встал – голова, говорит, болит, ударился где-то. Я ему: пить надо меньше, – и Верка мелко-мелко засмеялась.
– И когда успела-то? – удивилась опять Люба своим мыслям.
– А? – не поняла Верка.
– Да когда, говорю, успела-то? Видела-то... всего сутки. Как же так? Неужели так бывает?
– Он за что сидел-то?
– За кражу... – и Люба беспомощно посмотрела на подругу.
– Шило на мыло, – сказала та. – Пьяницу на вора... Ну и судьбина тебе выпала! Живи одна, Любка. Может, потом путный какой подвернется. А ну-ка да его опять воровать потянет? Что тогда?
– Что тогда? Посадют.
– Ну, язви тебя-то! Ты что, полоумная, что ли?
– А я сама не знаю, чего я. Как сдурела. Самой противно... Вот болит и болит душа, как, скажи, век я его знала. А знала – сутки. Правда, он целый год письма слал...
– Да им там делать-то нечего, они и пишут.
– Но ты бы знала, какие письма!..
– Про любовь?
– Да нет... Все про жизнь. Он, правда, наверно, повидал много, черт стриженый. Так напишет – прямо сердце заболит, читаешь. И я уж и не знаю: то ли я его люблю, то ли мне его жалко. А вот болит душа – и все.
А Егор в это самое время делал свои дела в райгороде.
Перво-наперво он шикарно оделся.
Шел по улице небольшого деревянного городка, по деревянному тротуару, в новеньком костюме, при галстуке, в шляпе, руки в карманах.
Зашел на почту. Написал на телеграфном бланке адрес, сумму прописью и несколько слов привета. Подал бланк, облокотился возле окошечка и стал считать деньги.
–
Егор секунду-две думал. И сказал:
– Совершенно верно, фамилия.
– А чего же вы пишете с маленькой буквы? Ну и фамилия!..
– Бывают похуже, – сказал Егор. – У нас в тресте один был – Пистонов.
Девушка подняла голову. Она была очень миленькая девушка, глазастенькая, с коротким тупым носиком.
– Ну и что?
– Ничего. Фамилия, мол, Пистонов, – Егор был серьезен. Он помнил, что он в шляпе.
– Ну, и... нормальная фамилия.
– Вообще-то нормальная, – согласился Егор. И вдруг забыл, что он в шляпе, улыбнулся. И обеспокоился. – Скажите, пожалуйста, – сунулся он в окошечко, – вот я приехал с золотых приисков, а у меня совершенно тут никаких знакомых...
– Ну и что? – не поняла девушка.
– У вас есть молодой человек? – прямо спросил Егор.
– А вам что? – тупоносенькая вроде не очень удивилась, а даже оставила работу и смотрела на Егора.
– Я в том смысле, что не могли бы мы вместе совершить какое-нибудь уникальное турне по городу?
– Гражданин!.. – строго повысила голос девушка. – Вы не хамите тут! Вы деньги переводите? Вот и переводите.
Егор вылез из окошечка. Он обиделся. Зачем же надо было оставлять работу и смотреть ласково? Егор так только и понимал теперь: девушка, прежде чем зарычать, смотрела на него ласково. К чему спрашивается, эти разные штучки-дрючки?
– И сразу на арапа берут! – негромко возмущался он. – «Гражданин!..» Какой я вам гражданин? Я вам – товарищ и даже друг и брат.
Девушка опять подняла на него большие серые глаза.
– Работайте, работайте, – сказал Егор. – А то только глазками стрелять туда-сюда!
Девушка хмыкнула и склонилась к бланку.
– Шляпу, главное, надел, – не удержалась и сказала она, не глядя на Егора.
И квиточек отдала, тоже не глядя: положила на стойку и занялась другим делом. И попробуй отвлеки ее от этого дела.
– Шалашовки, – ругался Егор, выходя с почты. – Вы у меня танец маленьких лебедей будете исполнять. Краковяк!.. – он зашагал к вокзальному ресторану. – Польку-бабочку! – Егор накалял себя. В глазах появился тот беспокойный блеск, который свидетельствовал, что душа его стронулась и больно толкается в груди. Он прибавил шагу. – Нет, как вам это нравится! Марионетки. Красные шапочки... Я вам устрою тут фигурные катания! Я наэлектризую здесь атмосферу и поселю бардак, – дальше он и вовсе бессмысленно бормотал, что влетит в голову: – Тарьям-па-пам, тарьям-па-пам!.. Тарьям-папам-папам-папам...
В ресторане он заказал бутылку шампанского и подал юркому человеку, официанту, бумажку в двадцать пять рублей и сказал:
– Спасибо. Сдачи не нужно.
Официант даже растерялся...
– Очень благодарен, очень благодарен...
– Ерунда, – сказал Егор. И показал рукой, чтоб официант присел на минуточку. Официант присел на стул рядом. – Я приехал с золотых приисков, – продолжал Егор, изучая податливого человечка, – и хотел вас спросить: не могли бы мы здесь где-нибудь организовать маленький бардак?
Официант машинально оглянулся...
– Ну, я грубо выразился... Я волнуюсь, потому что мне деньги жгут ляжку, – Егор вынул из кармана довольно толстую пачку десятирублевок и двадцатипятирублевок. – А? Их же надо пристроить. Как вас зовут, простите?