Том 5. Мы — на острове Сальткрока

Недавно господин Линд предупредил, что придет сегодня вечером за своими двумястами кронами, а если ничего не получит, то «взыщет их судебным порядком» или потребует «описать имущество для аукциона». Это что-то очень страшное, Мадикен раньше о таком и не слыхала. Оказывается, это значит, что, если дядя Нильссон не заплатит двести крон, у него отберут за долги комод. Неудивительно, что он такой сердитый! Он очень любит свой комод, это у них единственная стоящая вещь из всей обстановки. Комод достался Нильссонам еще от бабушкиной бабушки, которая завещала им рецепт крендельков.

— Пеняй на самого себя! — говорит тетя Нильссон. — Если бы не ты, мы бы так не обнищали. Ты сам тащишь последний грош в «Забегайку» и все проматываешь со своими дружками-пьянчужками.

«Забегайка» — захудалый кабак, в котором что ни день сидит и пьянствует дядя Нильссон, так говорит Линус Ида.

Напрасно тетя Нильссон так сказала. Дядя Нильссон, и без того сердитый, еще сильнее разозлился.

— И зачем только я женился на этом чучеле! — кричит дядя Нильссон и хлопает себя по лбу.

Тетя Нильссон сидит на кухонном диванчике и читает газету, но дядя Нильссон глядит на нее так, точно видит перед собой по крайней мере гадюку.

— Вот навязалась на мою шею! Неужели раньше ни одного балбеса не нашлось, чтобы захотел на тебе жениться?

— Как же не нашлось! Один нашелся, — спокойно отвечает тетя Нильссон.

Дядя Нильссон затрясся от возмущения:

— Почему ж ты за него не выскочила?!

А тетя Нильссон смеется:

— Вот именно, что выскочила!

Ответ тети Нильссон можно понимать: дядя Нильссон и есть тот балбес. Дяде Нильссону это совсем не понравилось.

— Я никому не позволю обзывать меня балбесом в моем собственном доме! — заорал он на тетю Нильссон.

Дядя Нильссон берет пиджак и шляпу и собирается уходить.

«И пускай себе идет! — подумала Мадикен. — Так даже лучше». Она боится, когда люди при ней скандалят.

— Куда это ты собрался? — спрашивает тетя Нильссон. Надо же, какая она бесстрашная!

Дядя Нильссон посмотрел на нее очень строго:

— Сколько раз я тебе говорил, что умная жена никогда не задает мужу таких вопросов!

— Ладно, ладно, — говорит тетя Нильссон. — Можешь передать привет своим дружкам-пропойцам.

Тут бы Мадикен перепугалась до беспамятства, если бы не Аббе. Но Аббе рядом, он преспокойно продолжает месить тесто. Аббе и ухом не ведет, хотя дядя Нильссон такой сердитый. Сейчас он перестал месить, собираясь кое-что сказать дяде Нильссону.

— Слушай, папаня! Как по-твоему, станет ли умный человек кричать на свою жену и скандалить напропалую? Разве так поступают умные люди?

«Какой храбрый Аббе, чтобы так вмешаться!» — думает Мадикен.

Дядя Нильссон уже взялся за дверную ручку, но при этих словах он оборачивается и печально качает головой:

— Сын мой! Умный человек никогда не женится. Намотай это себе на ус, пока не поздно!

— А ты у нас и впрямь дурачок, бедненький папанечка! — говорит ему Аббе.

Дядя Нильссон уходит.

Тетя Нильссон расстроилась, но, как всегда, заступается за дядю Нильссона.

— Все-таки его жалко, — говорит она. — Как-никак комод — самая лучшая вещь в доме. Поэтому он на меня и сердится.

— Ну уж нет! — говорит Аббе. — Самое лучшее, что у нас есть, — это ты, маманя. Хотя и ты иной раз глупишь не хуже папани.

— И то правда! Глупа я, конечно, — говорит тетя Нильссон и, немного подумав, прибавляет: — Да и ленива к тому же. Хотя, наверно, не настолько, как наш папаня.

Затем она снова углубляется в газету. Газету ей дает бесплатно папа Мадикен, и она прочитывает ее всю, не пропуская ни слова.

— Умный человек твой папа, — говорит она, обращаясь к Мадикен. — И ведь, поди ж ты, понимает нас, бедняков!

Но потом ей, как видно, попалось в газете что-то особенно интересное, она перестала разговаривать и углубилась в чтение.

Мадикен и Аббе пошли в комнату, чтобы взглянуть на комод. Он очень красивый, полированный, а сверху украшен мраморной доской.

— Прощай, комодик! — с грустью говорит Аббе.

Потом он ведет Мадикен посмотреть на кроликов. Клетка с кроликами стоит у дровяного сарая. Их там двое. Одного Аббе назвал Маманей, другого — Папаней. Папаня — бурый, а Маманя — серенькая. Скоро у них будут детки. Мадикен с нетерпением ждет, когда они появятся.

— Вот только, понимаешь ли, какая вышла закавыка! — говорит Аббе. — Крольчата будут не у Мамани, а у Папани. Ты расскажи это своему папе, пускай об этом напишут в газете. У меня и заголовок готов: «Чудо природы у Аббе Нильссона».

Мадикен спрашивает, не ошибся ли он, когда давал кроликам имена, и не лучше ли будет их переменить — Папаню назвать Маманей, а Маманю — Папаней. Но Аббе и слышать не хочет о таком предложении.

— Уж как назвал, так назвал! Что бы ты сказала, если бы твой папаня взял да и переменил твое имя на Карла-Фредерика?

Мадикен соглашается, что в этом бы не было ничего хорошего. Она помогает Аббе собирать для Папани и Мамани листья одуванчиков, и в самый разгар работы мимо них проходит тетя Нильссон, одетая в выходное платье.

— Я пошла в город, скоро вернусь, — говорит она, закрывая за собой калитку.

Аббе долго провожает ее глазами.