Том 5. Мы — на острове Сальткрока

— Только бы она не вздумала тащить домой папаню, а то он нам потом весь дом разнесет!

Тут Мадикен опять вспомнила про комод и осторожно спросила Аббе, сильно ли он будет paсстраиваться, если комод придется отдать. Мадикен не хочет, чтобы Аббе расстраивался.

— Да чего уж там! Одним комодом больше или меньше — не все ли равно! — говорит Аббе.

Он усаживается на качели и начинает рассказывать о бесчисленных комодах, которые стояли у бабушкиной бабушки в графских покоях. Вот это была тетенька богатая так богатая! По словам Аббе, у нее все пальцы были унизаны бриллиантовыми перстнями. Когда она месила тесто для крендельков, то, бывало, потеряет несколько бриллиантов и даже не заметит, что они остались в тесте.

— Тесто, оно ведь липучее, — объясняет Аббе, чтобы Мадикен поняла, почему в нем терялись бриллианты.

— Какая-нибудь бабуся примется жевать кренделек и вдруг слышит — вставные зубы обо что-то хрустнули! Она думает: что такое? Выплюнет, а там драгоценный камень! Ну, бабка-то наша была не жадная. Люди несут ей бриллиант обратно, а она им говорит: «Оставьте себе! Уж что в тесто намешано, того обратно не берут. А бриллиантов у меня — что песку на берегу морском. Чего уж там жадничать!» Так вот и говорила.

С Аббе не соскучишься, и время с ним проходит быстро. Не успела Мадикен опомниться, глядь — тетя Нильссон уже и вернулась. Дядю Нильссона она не привела, зато принесла с собой два большущих пакета. Аббе и Мадикен бегут за нею на кухню — любопытно же узнать, что там такое. Но тетя Нильссон их гонит:

— Мне надо похозяйничать без вас. Я хочу приготовить кое-какое угощение. Мы давно ничего не видели, кроме селедки с картошкой, пора наконец побаловать себя для разнообразия чем-то другим.

— Откуда же ты взяла денег? — спрашивает Аббе.

— А это уж мое дело! — говорит тетя Нильссон.

Вид у нее очень довольный, и она спрашивает Мадикен, не хочет ли та сегодня поужинать в Люгнете.

— Сбегай-ка ты домой и спроси разрешения! — говорит тетя Нильссон.

Мадикен с удовольствием побежала спрашивать. Ее почти никогда не приглашали к столу у Аббе. Такое приглашение для нее приятная неожиданность, и мама тоже должна это понять, хотя она не любит, когда Мадикен ходит в гости к Нильссонам.

Мама не возражала. Она только пригладила Мадикен волосы, надела ей чистый передник и напомнила, что надо вести себя хорошо и не забыть сказать спасибо.

Радостная и полная нетерпеливого ожидания, Мадикен помчалась в гости к Нильссонам и возле их калитки с разбегу налетела на дядю Нильссона. Он возвращался домой трезвый и мрачный, словно и не ходил в пивную. По крайней мере, Мадикен не заметила в нем никакой перемены.

— Вся жизнь — борьба, — говорит дядя Нильссон. — Ты, Мадикен, этого еще не знаешь. А люди очень безжалостны. Ни один человек во всем городе не хочет одолжить каких-то паршивых двести крон, сколько ни проси и ни унижайся.

Он берет Мадикен за руку, и они вместе входят в кухню.

А там тетя Нильссон хлопочет у плиты, гремя кастрюлями и сковородками. Дяде Нильссону она приветливо кивнула:

— Хорошо, что ты пришел. Сейчас будем кушать.

И вот угощение на столе, да ёще какое! Такого пиршества Мадикен еще никогда не видывала в этом доме! Тут и телячьи отбивные в сливочном соусе, и омлет с грибами, и нежный картофель с солеными огурцами, и несколько сортов сыра, и пиво, и лимонад, а для дядюшки Нильссона еще и кое-что покрепче!

Дядя Нильссон выпучил глаза от удивления.

— Уж не рехнулась ли ты часом? — спрашивает он тётю Нильссон.

Но она говорит, что нет, мол, не рехнулась. И тогда у дяди Нильссона глаза разгорелись при виде богатого угощения, потому что он очень проголодался. Мадикен тоже проголодалась, и Аббе, сияя от удовольствия, сам положил ей на тарелку всего помногу — и омлета, и телячью котлетку.

— Вот так, — говорит он, — едали, бывало, в доме у бабушкиной бабушки.

Все уселись за стол и стали пировать, позабыв, кажется, про комод и про фабриканта Линда, который вот-вот должен прийти, чтобы испортить все удовольствие.

Когда все наелись, тетя Нильссон и говорит дяде Нильссону:

— Дай-ка мне свою тарелку!

Дядя Нильссон берет тарелку и хочет ей протянуть. Смотрит, а под тарелкой что-то лежит! Оказывается, это деньги — две бумажки по сто крон. Дядя Нильссон как увидел, так и ахнул:

— Ну и ну! Где же это ты ухитрилась взять взаймы?

— Это не взаймы! — говорит тетя Нильссон.

Дядя Нильссон строго на нее посмотрел и спрашивает:

— Уж не хочешь ли ты сказать, что украла деньги?.

На такую глупость тетя Нильссон и отвечать не стала. Но дядя Нильссон не отстает от нее. Он непременно хочет узнать, откуда у тети Нильссон взялись деньги. Наконец она говорит:

— Я запродала себя доктору Берглунду.

После этого наступает молчание. Потом дядя Нильссон как заорет:

— Так я и знал — рехнулась! Ты действительно рехнулась!

Тогда тетя Нильссон пускается в объяснения. Взяв газету, она пальцем показывает то место, где все ясно и четко написано.