Том 5. Мы — на острове Сальткрока

Время от времени тюлененок издавал короткие беспомощные крики, и Стина торжествующе сказала:

— Слышите, он кричит «мама»?

— Я его мама, — сказала Чёрвен, взяв на руки тюлененка.

Кажется, ему это понравилось. Он тыкался мордой в ее лицо, а усы его щекотали ее так, что Чёрвен рассмеялась.

— Я знаю, как назвать его! — сказала Чёрвен. — Мосес-Моисей! Потому что Вестерман нашел его точь-в-точь как дочь фараона нашла Моисея в тростнике[13], помнишь, Фредди?

— Не могу представить себе, что дочь фараона похожа на Вестермана, — сказал Мелькер. — Но Мосес — красивое имя.

Под конец, когда все, казалось, приняли как должное, что Мосес остается, последней сдалась Мэрта.

— Держи его у себя, пока не вырастет и не сможет сам добывать себе пищу, — разрешила она.

Дети были в восторге.

— Знаете, — задумчиво сказала Стина, — я думаю, что Мосес — заколдованный принц, который поднялся со дна морского.

— Катись ты вместе с твоими заколдованными принцами! — разозлился Пелле. — Принц Мосес, да?

На мостках сидела Чёрвен с Мосесом на коленях. Она гладила его, а он тыкался носом ей в руки. А когда его усы щекотали ее, она вся тряслась от веселого безудержного смеха. Рядом стоял Боцман и смотрел на нее. Долго стоял он и смотрел на Чёрвен своими преданными печальными глазами. И внезапно, резко повернувшись, затрусил прочь.

Этой весной у Чёрвен было много хлопот с Юкке и с Мосесом, которые были на ее попечении. Пелле слал из города письмо за письмом и заклинал ее хорошенько присматривать за его кроликом.

«ДАВАЙ ЕМУ ПАБОЛЬШЕ ЛИСТЬЕВ АДУ-ВАНЧИКА», — писал он, и Чёрвен жаловалась Стине:

— Побольше листьев одуванчика! Пелле хорошо говорить! А я в жизни не видела такого прожорливого кролика. Вечно он голодный.

Но Юкке был, по крайней мере, смирным зверьком, которому ничего не требовалось, кроме листьев одуванчика и воды. Он не орал, когда его оставляли одного. Он не ползал повсюду и не стягивал на пол скатерти, не опрокидывал кастрюль и не рвал папиных газет. Все это вытворял Мосес, тот самый, который должен был днем плавать в пруду, а ночью спать в лодочном сарае. Но Мосес не хотел жить ни в пруду, ни в сарае. Куда бы ни шла Чёрвен, он следовал за нею по пяткам. Разве не она его мама? Разве не она поила его из бутылочки чудесным теплым молоком с рыбьим жиром? Значит, он должен быть вместе с ней. Он орал и возмущался, когда Чёрвен запирала его в сарае по вечерам. А однажды, когда он особенно зло шипел и буйствовал, она взяла его с собой в комнату. Благо мама ушла шить к жене Янссона и не могла этого запретить.

Место Боцмана было на коврике рядом с кроватью Чёрвен. Он привык спать там каждую ночь с тех самых пор, как был щенком. Но когда появился Мосес и начал ползать по полу, Чёрвен сказала:

— Боцман, сегодня ты будешь спать у Тедди и Фредди.

Боцман не сразу осознал, что она имела в виду.

Это дошло до него, когда она взяла его за ошейник и вывела из своей комнаты.

— Только одну ночку, ладно? — сказала Чёрвен.

Но когда Мосес понял, как уютно спать в комнате у Чёрвен, он не пожелал больше довольствоваться каким-то там старым лодочным сараем.

На другой вечер, когда Чёрвен заперла его в сарае, он завопил так, что слышно было по всей Сальткроке.

— Люди подумают, что мы мучаем и бьем его смертным боем, — сказала Тедди. — Пусть уж лучше спит у Чёрвен.

Мэрта недолго противилась, а потом уступила. Трудно было устоять против этого маленького тюлененка, который был так предан и смотрел на нее своими умными, прекрасными глазами, будто все понимал.

В тот вечер Боцман по своей воле лег спать в комнате Тедди и Фредди. Так и повелось с тех пор. Он перестал ходить за Чёрвен по пятам. Может, боялся наступить на Мосеса. Почти целыми днями он тихонько лежал у крыльца лавки. Прикрыв морду лапами, он, казалось, спал и поднимал глаза лишь для того, чтобы посмотреть, кто пришел в лавку.

— Песик ты мой паршивенький, какой ты стал соня, — говорила Чёрвен, трепля его по голове.

Но теперь ей всегда было некогда, и она тут же отправлялась за листьями одуванчика для Юкке или греть молоко для Мосеса. Ходить за животными было хлопотно, хотя иногда ей и помогала Стина.

— У тебя-то один Попрыгуша Калле, — говорила Стине Чёрвен, — а мне надо заботиться о двоих, да еще, конечно, о Боцмане.

Стина не видела ничего хорошего в том, что у нее один лишь Попрыгуша Калле. Его нельзя было кормить из бутылочки, как кормила Мосеса Чёрвен. Вот счастливица! Стина помогала Чёрвен рвать листья одуванчика для Юкке, втайне надеясь всякий раз, что Чёрвен вознаградит ее и даст покормить из бутылочки Мосеса. Но Чёрвен была непреклонна. Мосеса она хотела кормить сама.

— Иначе он не станет есть, — уверяла она.

Стине разрешалось сидеть и смотреть, хотя у нее руки чесались выхватить бутылочку у Чёрвен, а уж станет ли Мосес потом есть или нет — неважно.

Но и на Стининой улице настал праздник. У ее дедушки было несколько овец, которые за небольшую плату паслись на выгоне Вестермана. И вот нынче овцы ягнились, и Стина каждый день провожала дедушку на выгон посмотреть, не народились ли новые ягнята.