— Ха, ха! если бы я не страшился гончими своих вопросов и уроном, наносимым твоей оборванной речи, прогневить твою благосклонность, то хотелось бы мне в картине твоего описания познать естество Купидона, о коем речь твоя пригубила мимолетное упоминание. Ибо хоть и многие сочинители живописали его естество сквозь энигматический покров оного, однако никаких надежных следов они нам по себе не оставили; а между тем в опыте своем мы читаем, что власть его могущества над родом человеческим такова, что никто, будь он запечатлен печатью знатности, будь он облечен изящным преимуществом мудрости, будь он укреплен доспехами мужества, будь он окутан плащом красоты, будь он осенен благодатью любых иных достоинств, но от всеобщности Купидонова господства ничто его не изымет.
Тогда она с легким движением головы обратила ко мне такие слова, чреватые упреками:
— Знаю, знаю, что ты воинствуешь в лагере Купидона и некое родственное братство связует вас; оттого ты и стремишься так страстно исследовать его неисследимые лабиринты, вместо того чтобы внимательно внимать моему повествованию, богатствами мыслей обогащающему. И все же, прежде чем взойти моей речи на следующую ступень, снизойду я к твоему человеческому скудоумию и выкорчую сумерки твоего невежества всею малостью моих сил. Ведь узами моего обещания обязана я к разрешению твоих вопросов; поэтому дам тебе описание без описания и определение без определения, покажу пред тобою непоказумое, развяжу неразвязуемое, хотя предмет сей никакими связями природе не крепок, ни к какому посягательству разума не предрасположен и никаких описаний знаками означен быть не может. Это будет описанного предмета написание, неизъяснимого естества изъяснение, о неведомом уведомление, познаваемого познание, горнилом высокого стиля переплавленное.