Том 5. Переводы. О переводах и переводчиках

Описываемая концепция смены мировых культур сложилась у Брюсова в 1909–1913 годах. Это были годы последней стабилизации старого режима Российской империи и годы современного «приятия действительности» в дореволюционном творчестве Брюсова. Русскую и европейскую культуру своего времени Брюсов явно представляет себе такой же, как римская IV века: зрелой и могучей, хотя и предчувствующей скорое столкновение с «варварами» («варваров», для полноты сходства, Брюсов представляет себе не столько классовыми, сколько расовыми врагами: это — носители азиатских и африканских культур, в противоположность европейской[189]). И когда годы мировой войны и революции разом опрокинули представления Брюсова о современности, ему вместе с этим пришлось пересмотреть и свои представления о поздней античности и о смене культур во всемирной истории.

Пересмотр этот шел в трех направлениях. Во-первых, расширился круг рассматриваемых культур: кроме перехода от античной культуры к современной, Брюсов живо интересуется переходом от доантичных культур к античной и даже от гипотетической атлантской — к доантичным («Учители учителей» и смежные работы). Во-вторых, наряду с политическими и культурными явлениями Брюсов впервые обращает усиленное внимание на явления социальные: экономические реформы в Риме, народные волнения, военные мятежи (курс лекций «Рим и мир», незаконченная статья «Времена тридцати тиранов»[190]). В-третьих, — и это главное — меняется взгляд Брюсова на самый характер смены культур; теперь он подчеркивает не своеобразие сменяющихся цивилизаций, а их общность, их единое культурное наследие, передаваемое из эпохи в эпоху, от учителей к ученикам. В статье 1918 года «Смена культур»[191] он прямо провозглашает, что «нарождение» совершенно новой культуры — вещь почти немыслимая и что каждая новая культура есть прежде всего переработка и синтез наследия предыдущих. «Как же должны мы себе представлять гибель новоевропейской культуры и замену ее другой?» На этих словах обрывается статья, но ответ Брюсова ясен: как христианская новоевропейская культура развилась, лишь впитав в себя наследие античной, так и коммунистическая культура будущего разовьется, лишь усвоив наследие современной культуры. А передать это наследие должны его носители — люди подобные самому Брюсову. Выражаясь по-современному, можно сказать, что Брюсов сознательно моделирует свое приятие революции по образцу приятия христианства образованным римлянином IV века — таким, как Юний, герой «Алтаря Победы» и «Юпитера поверженного». «Раскрой глаза — и ты увидишь, что сила на нашей стороне», — говорил Юнию отец Николай. Брюсов «раскрыл глаза» и стал на сторону «правых перед таинственной Судьбой».

Так вписывается проблематика «римских романов» Брюсова в общий ход его идейной и творческой эволюции, который вел писателя от индивидуализма и «сверхчеловечества» ранних лет к приятию революции и советской власти.

Разумеется, эта перемена взглядов Брюсова на историю еще никоим образом не означала, что он овладел историческим материализмом. Слишком многие факторы исторического процесса оставались для него скрыты за понятием «таинственной Судьбы». Да и сама марксистская историческая наука в это время лишь начинала подступаться к проблемам античной истории. Однако для Брюсова-художника его эмоциональный историзм оказался бесспорно благотворен. Он удержал писателя от обеих крайностей, обычных в романах XIX века на позднеантичные темы, — от ностальгии по идеализированной античности и от умиления перед идеализированным христианством. И он помог ему достичь лучшего, что есть в его «римской дилогии», — художественной достоверности, точности и яркости бытового, «археологического» фона эпохи.

Стремясь полнее воссоздать историко-культурное своеобразие изображаемого мира, Брюсов старательно изучал первоисточники и научную литературу о Риме IV века. В заметке из цикла «Miscellanea» (ок. 1912) он с гордостью писал: «Последнее время исключительно занимаюсь древним Римом и римской литературой, специально изучал Вергилия и его время и всю эпоху IV века — от Константина Великого до Феодосия Великого. Во всех этих областях я, в настоящем смысле слова, специалист; по каждой из них прочел библиотеку». Петербургский профессор-классик А. И. Малеин, консультировавший Брюсова, вспоминает[192]: