Читаем Том 5. Письма из Франции и Италии полностью

Необходимо отметить, что эта тема возникла в первых же статьях Герцена о его заграничных впечатлениях, в «Письмах из Avenue Marigny», хотя первая встреча с Европой и была, как выразился Герцен, «веселая сначала». Объясняя это, Герцен впоследствии, в предисловии к изданию «Писем» 1858 г., писал: «<…>да и как же было не веселиться, вырвавшись из николаевской России, после двух ссылок и одного полицейского надзора!». Но «веселый тон писем, – тут же отмечал Герцен, – скоро тускнет – начинается зловещее раздумие и патологический разбор. Пестрые декорации конституционной Франции ненадолго могли скрыть внутреннюю болезнь, глубоко разъедавшую ее».

Насколько быстро совершился этот переход Герцена от первого радостного чувства свободы к «зловещему раздумию» о противоречиях, разъедающих буржуазный строй Западной Европы, свидетельствуют его личные письма к друзьям на родину. Показательно в этом смысле письмо Герцена к М. С. Щепкину, датированное 23/11 апреля 1847 г. и написанное, следовательно, менее чем через месяц после приезда во Францию (Герцен приехал в Париж 25 марта). Письмо это содержало уже набросок тех мыслей, которые Герцен несколько месяцев спустя развивал в своих «Письмах из Avenue Marigny». Герцен писал знаменитому русскому актеру: «…вы можете смело определить по пьесам господствующий класс в Париже, и наоборот». Раскрывая значение этого «наоборот», Герцен выражал убеждение, что не буржуазия, а класс «работников» был движущей силой прогресса во Франции в последнее время. Герцен говорил Щепкину: «<…> чем беднее здесь человек, тем он далее от мещанина в хорошую сторону<…>».

Таким образом, перед взором Герцена быстро открылись два мира, которые он так образно назвал в «Письмах из Avenue Marigny»: «Париж, стоящий за ценс» и «Париж, стоящий за ценсом».

Ошибочно было бы думать, что разочарование в буржуазной демократии и мысли о буржуазии, как о «Фигаро», который «обрюзг, отяжелел, ненавидит голодных и не верит в бедность, называя ее ленью и бродяжничеством», появились у Герцена только в результате его личного знакомства с отталкивающей действительностью Франции 1847 г., этого гниющего царства банкиров. Знакомство с этой действительностью обострило те мысли, какие зародились у Герцена еще до поездки за границу, оно помогло их быстрому созреванию и развитию.

В идейном багаже, с которым Герцен переезжал в январе 1847 г. через границу, была не только ненависть к самодержавно-крепостническому строю. В герценовском дневнике уже в 1844 г. появились следы глубоких раздумий о буржуазном строе Западной Европы. Семена разочарования в нем давно были посеяны произведениями великих социалистов-утопистов Сен-Симона и Фурье. Изучение же сочинений эпигонов утопизма, мелкобуржуазных социалистов и экономистов – Луи Блана, Пьера Леру, Прудона и др. – основательно познакомило Герцена с арсеналом идей морализирующих критиков капитализма. Герцен уезжал за границу революционером, демократом и социалистом. Его убеждения содержали большую дозу скептицизма и презрения по отношению к буржуазному общественному строю Западной Европы и горячие симпатии к западно-европейскому «работнику» и его страданиям. Но сформировавшиеся в этот период у Герцена социалистические идеи принадлежали, как указывал Ленин, к многочисленным в ту эпоху формам и разновидностям буржуазного и мелкобуржуазного социализма. Эти идеи были преисполнены иллюзий «надклассового социализма», обращающегося равно к рабочим и к буржуазии, к крестьянам и к мелким буржуа. Несмотря на свое материалистическое философское мировоззрение, Герцен не мог выйти из рамок утопического социализма, так как он остановился перед историческим материализмом.

«В сущности, это был вовсе не социализм, а прекраснодушная фраза, доброе мечтание…», – характеризовал тогдашние социалистические воззрения Герцена Ленин (В. И. Ленин. Сочинения, т. 18, стр. 10). Именно этим иллюзиям, утопическим мечтаниям и суждено было разлететься в прах при столкновении с реальностью классовой борьбы в капиталистической Европе, вскоре дошедшей до своих высших форм – революции и гражданской войны.

«Письма из Франции и Италии» в полной мере раскрывают силу этих иллюзий у Герцена перед революцией и в начале революции. С особой наглядностью обнаруживают их живучесть и цепкую власть «Письма с via del Corso»<.> Восторженный тон этих писем, идеализация итальянской буржуазии и затушевывание классовых противоречий, которые Герцен так отчетливо различал во Франции, – все это не было случайным. Это можно объяснить прежде всего тем, что в Италии в значительно б'oльших размерах, чем во Франции, сохранялась почва для буржуазных иллюзий Герцена. Приехав из Франции в Италию (1847 г.), Герцен увидел тогда еще революционную буржуазию, он наблюдал в действии революционную буржуазную демократию в условиях неразвитых классовых противоречий незрелого капитализма. Его иллюзии, уже пошатнувшиеся от ударов французской действительности, вновь временно окрепли на итальянской почве.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза