– Я удивляюсь тебе, Оконников, какая ты рохля! А еще собираешься на такое дело…
– Какая же я рохля, Николаев? Но не могу же я кипятиться по пустякам!
– Как по пустякам! Ну, что ты теперь делаешь?
– Слушаю тебя.
– Ничего подобного, смотришь, как приготовишки в снежки играют.
– Уж и в окно не взгляни – какие строгости.
Оконников покраснел и сел спиною к стеклу, через которое было действительно видно, как, соскребая снег с мощеного двора, бегали и визжали маленькие реалисты в длиннополых, до пят, пальто. Николаев помолчал, но потом, видя, что его собеседник сидит не поворачиваясь, очевидно, смилостивился и начал хотя и суровым голосом, но который можно было принять и за деловой.
– Федора Цибулю видел?
– Видел.
– Говорил с ним?
– Говорил.
– Как следует?
– Как следует.
– У меня тут еще один кандидат есть от сапожного мастера. Может быть полезен…
Оконников, видя, что Вася даже посвящает его в свои планы, подобострастно заметил:
– Это ведь ничего, что от сапожника: нам всякие годятся. Николаев только презрительно дернул острым плечиком, ничего не промолвив.
– Вот Федя хотел привести ко мне даже не от сапожника, а просто мальчика, никакого.
– То есть как никакого?
– Он – ничей и нигде не живет.
– Хулиган, что ли?
– Вроде того, хотя фамилия его – Разумовский.
– Это ничего не значит. У тебя, Оконников, хоть ты из купцов, ужасно аристократические воззрения. Не понимаю, откуда это? Или от твоей глупости?
– Что же, я дурак, по-твоему?
– Не умен. Да это, может быть, еще лучше. Ты не унывай и не обижайся.
Видя, что товарищ из купцов надулся, Николаев примирительно заключил:
– Так завтра на дворе у вас, за сараем. Только ты постарайся денег достать.
– Дурак, дурак, а денег доставать, так я должен!