Том 5. Приношение современному монашеству

Со смертью отца в 1832 году наступили тяжелые годы для матери, оставшейся с девятью пережившими отца детьми. Сыновья еще учились, а дочери, насколько сил и уменья было, помогали матери в ее трудовой жизни. В 1836 году София Ивановна вышла замуж [1650] — брак по любви — за человека, богатого умственными капиталами, и немедленно уехала [1651] с ним в Петербург. В те далекие времена трудно было, даже труднее, чем теперь, пристроиться к месту человеку — будь хоть он семи пядей во лбу, — не имеющему ни связей, ни туго набитого кошелька. Пришлось служить первые месяцы без жалованья. К счастью, нашлась работа по силам: первый опыт их переводов был помещен в Энциклопедическом словаре Плюшара [1652]. Деньги платились большие, но условие было тяжелое: если на писаной странице было более трех поправок от редакции — страница не шла в расчет. К счастью, редакция была замечательно добросовестная и доброжелательная к труженикам-переводчикам. Работа нашлась и у Масальского, издававшего отдельные романы [1653]. Кроме того, Кашкин [1654], старый знакомый и содержатель собранной его трудами Библиотеки для чтения книг, заказал им перевод Музыкальной школы Калькбреннера [1655]. Кашкин тоже был замечательной личностью Воронежа, подобно Кольцову и Никитину, он самоучкой добился такого знания в музыке и науке, какими не всякий ученый обладает.

Жестокая простуда уложила Софию Ивановну в постель. Доктора присудили ее к чахотке и смерти с разлитием Невы, но обещали торжество молодости и хорошего сложения, если немедленно увезти ее в более теплый климат. Муж принял первое место [1656] и уехал с нею в Астрахань. Тут про{стр. 542}жили они с 1838 до 1842 года. Время жгучих впечатлений во всем, что дорого сердцу! Она похоронила тут трех детей и, наконец, мужа… Первые слова, которые донеслись до слуха ее рассудка, после многих недель мрака и воспаления в мозгу, были слова ее двухлетнего сына [1657], который с плачем говорил утешающей его крестной матери, незабвенной С. Ф. Тимирязевой [1658]: «Ничего не хочу, только маму мне надо!» Гальванический ток пробежал по телу, жизнь, покидавшая уже рассудок и сердце, забилась свежею струею, голова просветлела, руки охватили ребенка, и она мысленно дала слово жить для него…

Потекли однообразные непрерывные годы трудовой жизни и забвения всего, чтоб исполнить свой долг… Несмотря на жгучие страдания, Астрахань памятна ей и по светлым личностям, посланным Провидением, чтобы сберечь ее от отчаяния. Сердце сохранило все те дорогие имена — их было немало, — но два семейства сроднились с ее душою и всегда участвовали в ее жизни: семейство Тимир<язевых> и семейство Ахмат<овой> [1659]. С 1838 года до настоящего 1871-го сохранялись между ними дружеские отношения, не поддающиеся ни гнету времени, ни переменам обстоятельств, как капитал, не теряющий своей ценности. До 1848 года София Ивановна жила педагогическими трудами, то в саратовских неоглядных степях, то в курской черноземной глуши, и, наконец, много трудилась над огранением каменных мостовых в петербургских улицах. Трудясь много и всегда с любовью к делу, она не торговалась со своими силами и вся отдавалась своим обязанностям. Эта несоразмерность часто отражалась на здоровье и навсегда повредила зрение: последние двадцать лет она работала одним правым глазом; левый же глаз после долгих упорных страданий tic douloureux [1660] оказался парализованным, так же как и вся левая сторона тела. И, несмотря на то, она продолжала без устали свою трудовую жизнь одною правою стороною тела. Не есть ли это явное, осязательное доказательство, что есть Провидение Высшей Невидимой, но ощущаемой Силы, Которую мы называем Бог?

Приехав в Петербург в 1845 году для того, чтобы хлопотать о помещении сына в учебное заведение, она всюду встретила отказы. Было отчего прийти в отчаяние: без средств, без покровительства, одна с семилетним сыном, {стр. 543} она безмолвно взывала: «Верую, Господи, помоги моему неверию!» Как единственная отрада в чуждом городе, была для нее любовь ее старшей сестры, такой же труженицы, как и она сама [1661].