Том 5. Просто любовь. Когда загорится свет

— А вы… вы этого, нового, теперешнего мужа любите?

Женщина покраснела.

— Ну, а как же, ведь я вышла за него не почему-нибудь, а понравился он мне. Добрый человек… И ничего не скажешь: детей — что моего, что своего — одинаково любит, словно оба его.

— Ну что ж, объясните тому, первому мужу, что так жизнь сложилась…

Женщина заплакала.

— Как же так? Степан столько лет страдал на чужой земле в плену, а теперь приедет, и я ему, как чужая? Может, он болен или ранен был, как же можно?

— Ну, в таком случае, скажите тому, с которым сейчас живете, что возвращаетесь к первому мужу.

— Аркадию-то? А он плачет и плачет: бросишь ты меня, говорит, одного меня оставишь… Он добрый человек, такой тихий, даже смотреть жалко, как мучается. Да и девочка ведь у нас…

— Нужно же как-нибудь решить.

— А… По закону как?

— По закону? — Людмила подумала. — Не знаю. Хотя, постойте, по закону, наверно, остается в силе первый брак, развода ведь не было.

— Какой там развод? Пропал и пропал…

— Извещения о смерти вы не получали?

— Нет… Вот только что без вести пропал… Мало ли их тогда пропало, в самом начале? Он еще в киевском окружении… Вот и считалось, что погиб. По закону, значит, вот как. Только как же Аркашу оставить?

Людмила потеряла терпение.

— Надо кого-то выбрать. Что ж, вы обоих любите, что ли?

Та задумалась, глядя куда-то в угол за печкой.

— Обоих? Может, и обоих… Потому что я как подумаю, что Степан, ну и опять же Аркаша… Нет, нет, как это можно выбрать? Ведь и тот муж и этот муж… и дети…

— Не можете же вы все вместе жить? Как же другие-то? Ведь и с другими случалось, не одни вы.

— Конечно, не мы одни. Это уж как у кого. Вот у нас на фабрике одна замуж вышла. А муж вернулся и того застрелил… А сам в тюрьму пошел… Теперь — ни одного, ни другого… А она — с ребенком и еще беременна от того, второго, которого застрелили.

— Ну, не обязательно же все решать убийством, — заметила Людмила.

— Конечно, не обязательно… Бывает и иначе. Пришел, увидел, плюнул и пошел… А другой вот случай, тоже у нас на фабрике: того, второго, бросила, хоть он куда лучше, а тот, первый-то, пьяница и лодырь, а ведь за ним пошла.

— Вот видите, можно же как-то решить.

— Да… Вот только как? Аркаша у меня такой добрый. А опять же Степан… Кто его знает, какой он придет оттуда? Без малого четыре года. А раньше-то был такой, знаете, деликатный, заботливый.

— А вы подождите, пока он приедет. Тогда вам легче будет что-нибудь решить.

— Когда приедет? Может, и так. А вдруг они начнут стрелять? Степан-то хоть и деликатный, ну тоже, как рассердится, не подходи! Аркаша скандалов не любит, да ведь кто его знает, как оно выйдет.

— Это уж ваше дело смотреть, чтобы не довести до несчастья.

— Да, да… Только… И Степан… И Аркадий…

Она комкала в руках платок. Слезы лились из ее глаз тихо, без всхлипываний, без рыданий, как два ручейка, оседали на длинных черных ресницах и склеивали их в лучистые стрелки.

Обе забыли, что Алексей может их слышать, и давно перешли от шепота к разговору вслух. Он оторвался от своих чертежей и хотел было крикнуть, чтоб они говорили потише. Но его вдруг заинтересовали доносящиеся из-за двери слова. В голосе женщины было столько детской беспомощности, такие кроткие, мягкие интонации, что он стал внимательно слушать. Что же ответит Людмила? Нет, это не то, что нужно. Он забыл, что сам не смог ничего посоветовать милиционеру, и будто почувствовал обиду на Людмилу, что и она не находит ответа. Чего он собственно хочет от нее? Ах, пусть бы она хоть заплакала с той, хоть бы посочувствовала, пожалела о ее судьбе. А в ее голосе слышалось только нетерпение и больше ничего.