28-го пришла первая телеграмма Корнилова. Город заволновался, закипел в вихре промчавшихся слухов, предположений и догадок.
Вечером состоялось экстренное заседание Исполнительного комитета с участием представителей от партий и революционных организаций.
Всего собралось человек шестьдесят.
Опасность спаяла всех.
Тишина была абсолютная.
С особенным вниманием выслушивали говорящих.
Одна за другой бежали телеграммы, — призывы к спокойствию, к необходимости быть готовыми выступить на защиту погибающей свободы… На бледных, истомленных лицах была решимость.
Глаза горели огнем отваги.
Это была величественная картина мобилизации (разбросанных чувств mi мыслей, мобилизация в едином моменте.
Тишину ежеминутно разрывал телефонный звонок. Тогда с небывалым напряжением вслушивались в каждое слово повторяемой телеграммы, записывали спешно, делали отметки.
Разошлись глубокой ночью.
Исполнительный комитет остался на посту.
Мы ночевали в Совете на столах, все время тревожимые телефонными звонками.
На утро к Совету стал сходиться народ и толпиться у столба, где вывешивались вновь приходящие телеграммы.
В полдень по всему городу устраивались митинги.
Еще накануне, в заседании, было решено создать революционный орган, который взял бы на себя всю полноту власти и заботу о спокойствии города.
В «Штаб революционных организаций» вошло десять человек: по три представителя от Исполнительного комитета социалистов-революционеров и социал-демократов и социалистических партий (социалисты-революционеры, большевики, меньшевики), начальник гарнизона, начальники милиции и боевой дружины и один представитель от Комитета общественной безопасности.
Первое собрание штаба было вечером 29-го.
31 августа 1917 г.
Город объявлен на военном положении. Власть официально переходит к начальнику гарнизона. Вчера он присутствовал на заседании штаба.
После речей, горячих и единодушных, решили работать совместно: штаб, начальник гарнизона и начальник милиции.
Один, не оповестив другого, не должен предпринимать каких-либо крупных, решительных шагов.
Лишь только полковник ушел, все переглянулись, улыбнулись.
— Держите ухо востро, — сказал Киселев, председатель штаба: — чорт его знает, кто он такой. Видели, как он насторожился, когда рекомендовали Евсеича начальником боевой дружины? Что за дружина, да какова роль? Надо быть осторожными, не очень то распространяться в его присутствии. Я даже беспокоюсь — не авантюра ли вся эта Корниловская затея? Может быть, он хотел лишь создать повсюду военное положение, а там и прихлопнуть все дело. А? Как думаете?
Новая мысль товарища как-то всех передернула. Нам и в голову не приходило подобное соображение. Но неужели и Верховский?.. Нет, не может быть…
Впрочем, если «террорист-бомбист» Савинков — «правая рука» Корнилова, то…
Недаром Корнилов предлагал Керенскому устроить диктаторский триумвират: он — Корнилов, Керенский и… Савинков… Подозрительно…
А как у нас обстоит дело с оружием?
Начальник милиции и председатель полкового комитета успокоил окончательно. Оказывается, — все в надежных руках— бомбометы, минометы, пулеметы, винтовки, ручные бомбы и проч. Наготове и проволока.
Боевая дружина наметила план работы в среде гарнизона.
В нужный момент боевики, переодетые в солдатские шинели, увлекут за собой солдат и, таким образом, будут командирами маленьких войсковых частей.
Начальник гарнизона не опасен, потому что последний указ Верховского дает право полковому комитету смещать неугодных начальников. Этим разрешается все дело.
Долго еще сидели мы в прокуренной, наглухо закрытой комнате. За дверьми стоял часовой-боевик, никого не подпускавший к двери. Конспиративный характер заседания как-то особенно подымал дух и родил в высшей степени революционное настроение. Недаром здесь так единодушны были меньшевики, большевики и эсеры,
Здесь была кучка партийных работников, на время спаянных единою мыслью.
Мы знаем, что это единение недолговечно; что за разгромом корниловщины снова пойдем разными путями, но сейчас мы едины.
Большевики уже верхушками переплелись с максималистами. Часто прорывается у них мысль о немедленном захвате фабрик и заводов, о строжайшем контроле. Они прикасаются к максималистской полной социализации. Они уже начинают сомневаться в «естественном ходе событий», в концентрации производства и ближе, все ближе примыкают к максималистам.[4]
Эта боевая дружина при штабе, слитая из двух дружин — большевиков и максималистов, — она также свидетельствует о переломе, о сознании недостаточности приемов своей классовой борьбы.
Недаром большевики так часто за последнее время «