Том 5. Путь к большевизму

Социал-революционеры-оборонцы, на голову разбитые авантюрой Корнилова, еще цепляются за старые методы, но нет уже прежней у них уверенности, нет абсолютного преклонения перед тактикой руководящих кругов. Удары сыплются один за другим; партия раскалывается, и надо думать, близок день, когда революционно-социалистические массы потребуют к ответу своих бесталанных кабинетных вождей.

Близок день… Но он впереди.

А теперь, не закрывая глаз на скорый, неизбежный раскол, — теперь мы едины и охвачены единым гневом. Мы верим в победу революции, верим, что этот перелом будет плюсом в нашу сторону.

Слишком очевидны ошибки соглашателей.

Победа над Корниловым будет в то же время и победою левой революционной демократии.

3 сентября 1917 г.

Словно камень с сердца свалился, когда, наконец, порвали мы со своими «товарищами» оборонцами. Долго, с трепетом душевным, ждал я этого собрания, много волновался, много тужил, перед многим, скажу откровенно, растеривался до крайности, робел до невозможности.

Я, так недавно ставший социалистом, я, так мало еще ознакомившийся с основами социальных учений, — я брал на себя тяжкое бремя руководства группой максималистов.

Я понимал и видел, что иные из моих товарищей во многом будут ошибаться, порой прямо дискредитировать группу, а вместе с тем и подрывать веру в максималистов вообще. И это тревожило и волновало.

Сегодня мы откололись на общем собрании — ушло 19 человек. Мы предложили собранию выявить линию поведения организации; если эта линия будет интернационалистской, — мы согласны работать в контакте; если она оборонческая, — мы порываем с организацией связь и отзываем товарищей, которые прошли по списку в гласные думы. Первое думское заседание через неделю и у организации имеется возможность заменить выбывших членов следующими по списку.

Нас ушло 19 человек.

Завтра, на первом нашем собрании, изберем комитет и президиум.

Мы не имеем средств. Придется изощряться.

Работать будет трудно, потому что нет под руками культурных сил. Мои товарищи решительные и смелые люди, но в смысле познаний сильно хромают. Придется провести с ними ряд бесед, объяснять политическую азбуку и программу максималистов.

Максимализм ими воспринимается лишь как форма активного действия, как интернациональная линия поведения.

Программная разница не занимает их. Несмотря на это, я все-таки принимаю тяжелое бремя руководства новой группой, потому что верю в успех нашей работы, в возможность планомерного политического развития товарищей.

Мы порвали — и стало легко.

Эти чудаки, Майоров и Салов («вожди» оборонцев), дело понимают таким образом: тов. Фурманов работает в Исполнительном комитете С.Р.Д. — следовательно он большевик.

Он, мол, сознательно дезорганизует партию эсеров и совершает тем самым нечестный политический поступок. Мысль дикая, несуразная. По недостатку времени ответить на эти измышления — да и на многие иные дикости — я не мог.

Теперь спешно и много придется читать; надо завязывать теснейшую связь с Кронштадтско-петербургской организацией; надо вести просветительную работу внутри группы и агитационно-пропагандистскую во вне.

Работы масса. А в Совете и того больше. И как только я справлюсь со всем этим, не знаю.

Связывает еще секретарство в девятке (Рев. штаб), которая теперь, пожалуй, скоро не разойдется, если учесть разрастающееся движение казаков.

Я ушел в работу с головой. И так это все непривычно, так ново, что голова кругом идет.

Максимализм

4 сентября 1917 г.

Недаром мы максималисты. Даже и теперь, когда бояться некого, когда собираться можно открыто, — чувствовалось что-то таинственное, конспиративное в нашем собрании. Не белым днем, не в светлом зале мы собрались, а в полутемной, мрачной комнате, поздним осенним вечером. Засиделись до глубокой ночи.

Комитет и президиум были избраны быстро, без споров.

В комитет вошло двенадцать человек: Фурманов, Синицын, Балакин, Шабалин, Собинов, Тюленев, Яманов, Козлов Николай, Орлов, Балычев, Сидоров Алексей, Козлов Андрей.

В президиум — пять: председатель Фурманов, товарищ председателя Балакин, секретарь Орлов, товарищ секретаря Яманов, казначей Тюленев.

Говорили о дисциплине внутри и во вне группы, при выступлениях. Единодушно была признана недопустимость митинговой перебранки и обливания помоями социалистов другого лагеря.

Констатировали свою бедность, отсутствие средств.

— Товарищи, мы кровно заинтересованы в том, чтобы дело тронулось разом. Съежимся, победствуем две-три недели, но дадим что можем на общее дело. Для дела забудем все, пренебрежем личными своими интересами. Поддержка средствами необходима…

И простой, бедный рабочий, которому захватили дух простые слова, выхватил из кармана две скомканные бумажки и нервно бросил на стол… Живо собрали полсотни…