Читаем Том 5. Путь к большевизму полностью

6) Внутренних дел (он же премьер).

Этот вопрос решался уже вкупе с приехавшими делегатами от Советов: Кинешемского, Вичугского, Тейковского, Середского, Шуйского… От нас был кворум президиума.

Все крупные Советы области были налицо. 6-го решено созвать областную конференцию Советов, союзов, фабрично-заводских комитетов, самоуправлений и кооперативов.

Из пестрой повестки дня выступают вопросы о рабочем контроле и демобилизации армии и промышленности.

Вчера же (1-го) посланы были в Москву красногвардейцы для ареста вожаков нашей буржуазии: Неведомского, Вейсмана, Лазарева, Лебедева, Доброва.

Сегодня из Москвы звонили: всех пятерых взяли на заседании согласительной комиссии, возобновившей, по-видимому, переговоры. Там переполох и недоумение. Комиссия прекратила работу. Негодяев везут сюда. Тюрьма готова — пять одиночек. Об этом сегодня был соответствующий разговор с Бубновым.

По всем Советам дана инструкция о порядке ведения национализации заводов и фабрик; о мерах противодействия попыткам открытого и тайного саботажа; о сохранении администрации на местах путем отобрания подписок о невыезде своем, семьи и родственников без ведома Советов.

Всюду устанавливается строгий надзор.

Создание Совета комиссаров отложили до съезда.

4 декабря 1917 г.

Согласно декрета Советом создается революционный трибунал и институт выборных судей. Оглядываюсь я на товарищей по советской работе и спрашиваю:

— Но кто же, все-таки, возьмется из нас за это большое, серьезное дело? Ведь ни один из нас не понимает ничего в юридических науках. Ведь дело требует все-таки некоторых специальных знаний, а кто из нас знает что-нибудь? И становится горько, безнадежно горько.

Есть у нас один разъединственный юрист, да и тот завален работой в областном союзе текстилей. Перегруженности работой мы не признаем и потому живо приволокли его на свое заседание:

— Хоть разорвись, а работай и с нами.

У текстилей в союзе одного заездили до психиатрической лечебницы. Вообще, человеку чуткому и нервному в этой работе долго не работать. Да это и не работа, а сплошное горение самым жарким, самым ярким полымем. Мы худеем и бледнеем на глазах друг у друга и, словно по уговору, молчим, избегаем об этом говорить, чтобы сохранить бодрость. До чего-либо окончательного так и не договорились. Да вспомнили еще, что в городской думе этот же вопрос уже подымался однажды, вспомнили и обрадовались, что не все еще двери закрыты перед нами.

Следует вообще заметить, что мы очень и очень радуемся, когда вдруг представляется возможность передать куда-нибудь хоть маленькое дело, не говоря уже о крупном. Только и разнюхиваем какую-нибудь секцию, подсекцию, комиссию, коллегию или что-нибудь в этом роде.

Обрадовались и теперь. Назначили совместное заседание. Пришли. Из юристов один большевик, другой меньшевик, третий эсер. Говорили больше они, мы высказывались мало, ибо мало и понимали, говоря откровенно.

Большевик утверждал, что в революционное время закон — вещь условная. Мы не должны следовать слепо указке, откуда бы она ни исходила, не должны заниматься буквоедством. Пусть народные комиссары — наша власть, и пусть эта власть поручает дело организации института выборных судей Совету. Но мы должны руководствоваться принципом целесообразности.

У Совета нет средств, нет кандидатов.

У Думы есть и то и другое.

Дума в своем большинстве с нами единомышленна. Следовательно, мы без опасности для себя можем препоручить ей дело, разумеется, совместно с нами, т. е. Советом.

Другие отстаивали противоположное.

Говорили, что важна чистота принципа: раз организация советская — Совет и должен создавать ее. Кандидаты найдутся, тем более, что высшее образование теперь необязательно для этих должностей, а деньги добудем — частью обложением имущих, частью от самой Городской управы.

На этом и остановились. В управу подано более сорока заявлений желающих занять судейские посты.

Теперь они откажутся, раз за дело возьмется Совет. Вот наше горе: все от нас уходят, как только видят, что мы приближаемся.

Есть что-то страшное для них в непосредственном соприкосновении с пролетарской лавиной: одни морщатся брезгливо и сторонятся; другие презрительно обходят сбоку и ядовито усмехаются; третьи дрожат, как листы по осени, и от страха подымаются на задние лапки. Но и те, и другие, и третьи полны ненависти и затаенной жажды мести.

На бирже труда записано до трех тысяч безработных. Они массами приходят к Совету и требуют работы. Но представьте наше положение: откуда же мы, из пальца что ли, высосем им работу.

Совместно с городским самоуправлением обдумали вопрос об организации общественных работ и согласились, что необходимо будет построить деревянные амбулатории, театр для рабочих, пилить дрова, подметать улицы, кое-где снять пленных с работ и заместить своими, устроить дешевую столовую и т. д.

Все это хорошо, но как-то мало верится, что все это будет когда-нибудь осуществлено. В самоуправлении нет денег, да и взяться некому за такое большое дело.

Перейти на страницу:

Все книги серии Фурманов Д.А. Собрание сочинений

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза