Том 5. Путь к большевизму

Отсутствие денег является общим препятствием во всех областях. Надежд на получение не имеется; помощи ждать неоткуда; рабочих раскачать трудно, ибо сами они сидят по месяцу, по два почти без копейки. Например, сегодня делегат из Кохмы сообщил, что рабочие плачут и угрожают Совету, ибо не на что им даже выкупить те два фунта муки, что выдают теперь через кооператив. Нужда смертная.

Комиссариат просвещения сядет на мель. А организовывать его следовало бы теперь же, ибо уже начинают поступать разные бумаги из учебных заведений, приходят служители, казначеи школьные, канцеляристы и проч. Нет времени. Нет денег.

На-днях категорически откажусь от работы в президиуме и займусь своим делом. Поеду в Москву. Надо хоть с кем-нибудь поговорить, посоветоваться, узнать, что уже имеется и что предполагается устроить: может быть уже имеются определенные планы предстоящих работ — все надо узнать, я ведь ничего не знаю, даже и декретов-то по народному просвещению не помню. А их накопилось, вероятно, порядочно. Не мало, вероятно, в них противоречий; надо все собрать, рассмотреть, скомбинировать, скоординировать. По вопросу о конференции решено было посоветоваться с лицами, работающими по просвещению при местном Совете и самоуправлении.

О средствах придется поговорить с Правлением профессиональных союзов, Советом, Союзом кооперативов.

Необходимо будет позаботиться о зданиях для начальных школ, ибо ребятишки живут и учатся бог знает в каких условиях.

Придется занять несколько фабрикантских домов.

Надо бы озаботиться и относительно трудовых колоний, яслей, приютов и проч.

Близ города пустуют хорошие имения, — их можно будет взять на лето для детей. Много кое-чего следовало бы делать теперь же, но делать невозможно. Да и не верю я, что смогу успокоиться на таком тихом, не политическом деле. Меня захватила, не отпускает, да и не отпустит скоро чисто политическая, массовая работа. До школ, до обучения, до всего вообще, что так дорого было мне до революции, — до всего этого мне нет никакого дела, — разумеется, в данное, горячее время. Я поглощен борьбой и на тихую работу не гожусь. А другим заменить некем, — вот и приходится нести работу, к которой не лежит душа, которую органически не приемлю в данный момент. Да, эту двусмысленность положения сможет разрешить суровое время и без нас — вулканическим взрывом.

Мы — анархисты

25 марта 1918 г.

На одном из недавних заседаний наша группа максималистов голосовала за и против государственности. За — ни одного, против — четырнадцать, один воздержался, так как не считал себя достаточно подготовленным к ответу. Таким образом, наша группа определенно сказала:

— Мы — анархисты.

К истории перехода скажу: т. Фурманову в этом деле принадлежит не последняя роль. В течение последних трех-пяти недель я все больше и чаще думал о свободной коммуне и, наконец, признался перед собою, что стал в душе анархистом. Это было скорей предчувствие перемены символа веры, а не отчетливое, яркое осознание себя анархистом. События ускорили дело: приехал экс-максималист, ныне анархист-синдикалист, т. Черняков. Он анархистом стал всего шесть месяцев тому назад. Теперь к нему определенно льнуло несколько членов группы. Черняков — бесспорный демагог. Смел, решителен, давно знаком товарищам и пользуется среди них популярностью. Лишь только он начал говорить, товарищи сочувственно закивали головами. Черняков пожинал то, что было посеяно мною. Это в известной мере затрагивало самолюбие. Самолюбие и заставило ускорить дело. На первом же собрании я открыто заявил:

— Скажу вам, товарищи, откровенно: в течение двух последних месяцев я чувствую себя анархистом. Да и вы, я думаю, также. Вся тактика наша, вся работа, взгляды — все у нас анархическое. Только какая-то фальшивая скромность заставляет нас поддерживать организационную связь с максималистами. Я давно уже не государственник, я иду к коммуне.