Том 5. Рассказы, сказки, литературные портреты

– У него только видимость могучая, – заметил Женя Чиж.

– Вот именно. Видимость. Тогда спрашивается, почему на Волгу послали его, а не нас?

– Добросовестная ошибка, – сказал Женя.

– Конечно, – сказал я, – углублять фарватер на Волге, может быть, и почетнее, чем на нашей реке…

– Да не в фарватере дело, – неожиданно рассердился Иван Трофимович. – Стали бы мы ершиться из-за фарватера! Землесос сто двенадцатый идет на постройку плотины через Волгу. Вот в чем дело, дорогой мой товарищ! Вы посмотрите!

Иван Трофимович начал чертить синим карандашом на листе бумаги.

– Это Волга. Так? А это – место строительства плотины. Вот здесь ставится цепь землесосов. Целая эскадра. От землесосов – примерно так – к этому берегу, где будет начало плотины, протягивают трубы. Понятно?

– Пока что и понимать нечего.

– По этим трубам землесосы будут качать со дна Волги жидкий грунт и откладывать его вот тут. Видите? Вода из грунта сойдет очень быстро. Останется сухая земля. Так и будет наращиваться плотина.

– Ну что ж, – сказал я, – способ известный.

– Да вы что! – вдруг накинулся на меня Иван Трофимович. – Не понимаете, что ли, что эта плотина через Волгу, а не через какую-нибудь Кузявку. Вы можете представить себе грандиозность?

– Могу.

– Вот и обидно, – сказал Иван Трофимович и, отвернувшись, посмотрел за окно.

Женя только вздохнул, но, по-моему, нарочито громко и даже демонстративно.

– Вот и обидно. И, пожалуй, завидно, дорогой товарищ. Величайшее в мире строительство, а мы ни при чем. Мы на отлете. И не можем показать высокую марку. За нас ее покажет Василий Гончаренко, лихой капитан землесоса сто двенадцатого.

– Показать-то он, может быть, и покажет, – осторожно сказал Женя. – Только марка будет определенно не та! Не дотянет он до нашего потолка, Иван Трофимович.

– Между прочим, – сказал Иван Трофимович, не слушая Женю, – я все обдумал. Если кое-что сделать, то мы заставим наш броненосец работать скорее и давать более мощный поток жидкого грунта, чем сейчас. Запас мощности у него есть. Об этом я и доложил местным инженерам. Да вот от них – ни слуху ни духу.

– Не всем же работать на Волге, – заметил я, чтобы успокоить Ивана Трофимовича и Женю, – надо кому-нибудь остаться и здесь…

Сказав это, я спохватился и понял, что совершил величайший промах. Иван Трофимович ничего мне не ответил, но забарабанил пальцами по столу и пробормотал: «Чего говорить, когда нечего говорить». Это было у него признаком полнейшего презрения к собеседнику. А Женя налил себе новую кружку чая и сказал в пространство:

– Мы с вами, Иван Трофимович, должно быть, только лапти подвязывать и умеем.

– Выходит так, – тихо согласился Иван Трофимович, но внезапно покраснел, ударил по столу кулаком и закричал: – Я плаваю двадцать пять лет! Так вот оно – признание и благодарность! Я против Гончаренко ничего не имею. Ну, подвезло человеку! Ну, послали на Волгу! Могу только поздравить. Так ведь Гончаренко об этом никогда и не мечтал.

– А вы, что ли, мечтали? – спросил я. – Бросьте, Иван Трофимович! Постановление правительства о постройке Куйбышевской гидростанции и плотины обнародовано только недавно. Как же вы могли мечтать об этом, когда вы три месяца назад еще ничего и не подозревали?

– Эх вы! – с горечью сказал Иван Трофимович. – А еще чего-то там пишете, учите людей. Я с детства об этом мечтаю. О такой работе, чтобы потом целые поколения вспоминали об ее исполнителях. Чтобы благодарность за нее, как говорится, не затихала в веках. Мало ли о чем я мечтаю. Я вам не обязан об этом рассказывать.

Я понял, что лучше промолчать. Женя тоже молчал и тщательно разминал папиросу.

– В Москву бы следовало написать, – сказал он наконец. – От души. Честно и не гордясь.

– Чего написать? – спросил Иван Трофимович, как бы проснувшись.

– Да просто написать, что вот, мол, проработал я двадцать пять лет на русских реках, состарился на речной воде и потому прошу дать мне возможность показать сейчас, на что я способен, применить свой опыт для блага народа.

– Ну, что ж, – нерешительно сказал Иван Трофимович, – пожалуй, я и напишу.

Женя встал. Встал и я. Надо было оставить Ивана Трофимовича одного. Мы вместе с Женей вышли на палубу.

– Почернел наш старик, – сказал, прощаясь со мной, Женя. – Как узнал, что сто двенадцатый землесос пошел на Волгу, так с тех пор ходит как туча. Благородная зависть.

Через неделю я снова пришел в затон к Ивану Трофимовичу. Ответа из Москвы еще не было, и на землесосе господствовало то устойчивое и унылое настроение, преодолеть которое почти невозможно.

Выждав неделю, я снова пошел в затон. Я решил на этот раз не заходить сразу к Ивану Трофимовичу, а пройти в общежитие на берегу, где жили Поля и Оля, и узнать у них, что нового. Если ответа нет, то лучше и не заходить на землесос.