Том 5. Рукопись, найденная в ванне. Высокий замок. Маска

Священник сорвался с кресла, подбежал к сейфу и тремя привычными движениями пальцев набрал номер на цифровом щитке. Стальные дверцы щелкнули и приоткрылись; я увидел груду разноцветных, опечатанных папок. Священник Лихорадочно перерыл ее, схватил одну из папок, повернул ко мне свое бледное лицо; на лбу и под носом блестели капельки пота, мелкие, как булавочные острия.

~ Прошу вас, располагайтесь, я через минуту вернусь!

— Нет! — крикнул я, вскочив. — Дайте мне эту папку!

Я действовал в каком-то наитии.

Он прижал ее обеими руками к груди. Я подошел к нему, впился взглядом в его глаза, взялся за картонный уголок. Он не отпускал папку.

— Девятнадцать... — произнес я медленно. Капля пота, словно слеза, стекла по его щеке. Папка вдруг сама перешла в мои руки. Я открыл ее. Она была пуста.

— Долг службы... я действовал... приказ сверху, — бормотал священник.

— Шестнадцать... — сказал я.

— Пощадите! Нет! Нет!!!

— Сядьте. Вы не выйдете из этой комнаты, пока не получите разрешения по телефону. Вам понятно?

— Так точно! Так точно!

— И вы никому не будете звонить!

— Нет! Клянусь!

— Хорошо.

Закрыв за собой дверь, я вышел через коридор, через пустую, сумрачную часовню, потом по крутым ступеням вниз — снаружи уже не было часового. Я уже хотел вызвать лифт, как вдруг заметил, что держу в руке отобранную у священника желтую папку.

Комната 9129 находилась на девятом этаже. Я вошел без стука.

Одна секретарша вязала, другая ела бутерброд с ветчиной и помешивала чай. Я поискал глазами следующую дверь, в кабинет начальника, но больше никаких дверей не было. Я растерялся.

— Я к майору Эрмсу, с Особой Миссией.

Секретарши словно не слышали. Та, что вязала, считала вполголоса петли.

«А вдруг это какой-то пароль?» — промелькнула мысль. Я еще раз окинул взглядом небольшую комнату. У стен стояли узкие стеллажи с перегородками для бумаг. Над одним из них, удивительно высоко, висел разрисованный цветочками микрофон. Заговорить снова значило бы признать свое поражение. Я положил желтую папку на стол той девушки, которая завтракала. Она взглянула на папку, продолжая жевать. Над зубами розовели бледные десны. Аккуратными движениями мизинца она отодвигала салфетку, в которую был завернут хлеб. Я подошел к стеллажам и в промежутке между ними заметил что-то белое — дверь. Они ее загораживали. Я не задумываясь ухватился за стеллаж и начал отодвигать его. Ряд перегородок над моей головой опасно зашатался.

— Шестнадцать... семнадцать... девятнадцать... — считала пронзительным шепотом вторая секретарша. Ее голос становился все громче. Стеллаж за что-то задел. Дверь была наполовину открыта — она открывалась наружу. Я нажал на ручку и боком пропихнул туловище между дверной рамой и стеллажом. 

IV

— Наконец-то вы соизволили явиться! — приветствовал меня юношеский голос. Из-за стола красного дерева поднялся офицер со светло-русой шевелюрой, в одной рубашке. В комнате было очень жарко. Он достал маленькую щеточку из ящика стола.

— Вы запачкались о стену...

Чистя рукав моего пиджака, он продолжал говорить:

— Я вас жду со вчерашнего дня, надеюсь, вы сносно провели ночь? Работа не позволила сегодня мне выйти, но я даже был этому рад, потому что мог быть уверен, что теперь-то уж мы обязательно встретимся — погодите, вот тут еще штукатурка осталась, — однако, однако, я уже так втянулся в ваше дело, что смотрю на вас как на старого знакомого, а ведь мы, собственно, еще не виделись. Меня зовут Эрмс, да вы, впрочем, знаете...

— Да, знаю, — сказал я, — спасибо, не беспокойтесь, майор, это пустяк. У вас есть для меня инструкция?

— Ясное дело, а то зачем бы я здесь сидел? Чаю?

— Спасибо, с удовольствием.

Он пододвинул мне стакан, спрятал щетку в ящик и сел. У него был располагающий облик русоволосого паренька, хотя, присмотревшись поближе, я обнаружил вокруг веселых голубых глаз морщинки, — но это потому, что он улыбался. Зубы у него были как у молодого пса.

— Ну, к делу, дорогой мой, к делу; инструкция, где она тут у меня, эта инструкция...

— Только не говорите, пожалуйста, что вы должны за ней выйти, — заметил я с бледной улыбкой.

Его охватил такой приступ веселости, что даже слезы выступили на глазах. Он поправлял развязавшийся галстук, восклицая:

— Ну вы и шутник! Мне не надо никуда выходить, она у меня здесь, — он показал рукой в сторону—там из бледно-голубой стены торчал корпус небольшого сейфа. Он подошел к нему, набрал на цифровом щитке номер, что-то заурчало; достал из сейфа толстую пачку бумаг, перевязанную шпагатом, бросил на стол и, положив на нее сильные, большие ладони, сказал: — Я дал вам наш старый орешек — как раз то, что надо. Придется попотеть, ведь вам это впервой, а?

— Вообще говоря, да, — сказал я и, так как его глаза излучали безусловную добропорядочность, добавил: — Побудь я здесь дольше, стал бы, наверно, первоклассным специалистом, не отправляясь с какими-либо миссиями. У вас невольно пропитываешься этим, этим... — Я не мог подобрать нужное слово.

— Колоритом! — выпалил он и опять рассмеялся.