Том 5. Рукопись, найденная в ванне. Высокий замок. Маска

— Ложись! Ложись!!! — крикнул Эрмс, дернув меня за плечо, и бросился на пол. Я лежал рядом с ним между разбросанными пачками, кругом тарахтели выстрелы, коридор гремел с одного конца до другого, пули пели над нами, белые дымки рикошетов взметались со стен. Бегущий с высоко задранными полами шинели свалился на самом повороте, выпавший из рук скрипичный футляр на лету раскрылся, и оттуда вылетела туча клочков бумаги, порхая как снег. Запах сгоревшего пороха щипал нос. Майор всунул мне в руку маленькую ампулу.

— Как только дам знак — в зубы и разгрызть!!! — кричал он мне в ухо. Кто-то мчался по коридору.

Загремело так нестерпимо, что я едва не оглох. Эрмс рывками вытаскивал из карманов запечатанные конверты, заталкивал их в рот, жевал с величайшей поспешностью, выплевывая печати как косточки. Снова громыхнуло.

Офицер в глубине коридора хрипел в агонии. Его левая нога постукивала о каменный пол. Эрмс шепотом начал считать, приподнялся на локтях и с криком «Два да пять, наша взяла!» вскочил. Было уже тихо.

Он стряхнул с себя пыль и, протягивая мне папку, которую поднял с пола, сказал:

— Идемте. Я постараюсь еще устроить вам обеденные талоны.

— Что... что это было? — пробормотал я. Умирающий все еще стучал о пол, попеременно двумя и пятью ударами.

— Ах, ничего особенного. Разоблачение.

— И... как это, и мы... уйдем?

— Да. Это, — он показал в сторону хрипевшего, — уже не мой Отдел, понимаете?

— Но этот человек...

— Им займется Семерка. О, уже идут из Теологического, видите?

Действительно, по коридору шел офицер-священник, а перед ним мальчуган с колокольчиком. Садясь в лифт, я еще слышал стук шифрованной агонии. Кабина остановилась на десятом этаже. Майор не открыл дверь.

— Не могли бы вы вернуть мне отраву?

— Простите? — не понял я.

— Ну, ту ампулу, хотел я сказать.

— А, верно...

Я еще сжимал ее в руке. Он спрятал ампулу в кожаный Футляр, похожий на бумажник.

— Что это? — спросил я.

— Ах, ничего. Все в порядке.

Он пропустил меня вперед. Мы направились к ближайшим дверям.

В квадратной комнате сидел за столом необычайно толстый офицер и, помешивая чай, грыз конфеты, которые брал из бумажного пакетика. Больше в комнате никого не было. В задней стене виднелись маленькие дверцы, совершенно черные. В них еле-еле прошел бы ребенок.

— Где Прандтль? — спросил Эрмс.

Толстяк, не переставая причмокивать, показал три пальца. Мундир у него был расстегнут. Казалось, он стекал со стула, на котором сидел. У него было налитое лицо, шея вся в складках, заплыла жиром, дышал он шумно, присвистывая. Он выглядел так, точно кто-то его душил.

— Хорошо, — сказал майор. — Прандтль скоро будет. А вы пока что располагайтесь. Он-то уж вами займется. Как кончите, загляните ко мне за талонами, ладно?

Я пообещал, что так и сделаю. Когда он ушел, я перевел взгляд на толстяка. Конфеты хрустели у него на зубах. Я сел на стул у стены, стараясь не смотреть на болезненно оплывшего офицера, — он меня раздражал своим хрупаньем, а еще больше тем, что выглядел так, словно в любую минуту его мог хватить удар. Складки шеи под щеткой коротко подстриженных волос прямо-таки посинели. Его ожирение было его мукой, его пыткой. Дышал он с усилием, возможным, казалось бы, лишь в крайнем случае, на какую-нибудь минуту, а он дышал так все время, словно бы не замечая того. Хватал воздух ртом и хрупал конфеты. Во мне нарастало желание вырвать у него пакет со сладостями; он запихивал их в себя, глотал, краснел, синел и протягивал липкие пальцы за новыми. Я передвинул стул и сел к нему боком. Спиной я все же не мог — не потому, что это было бы нетактично, просто я боялся, что он там за мной задохнется, а мне не хотелось иметь у себя за спиной труп. Секунд на двадцать я закрыл глаза.