Том 5. Статьи

Таков Бальмонт. Все могущество и вся слабость лирики – в Бальмонте.

Свою книгу стихов «Будем как Солнце» Бальмонт назвал книгою символов. И, конечно, это утверждение

точно: Бальмонт на путях символизма. Но символизм его раскрывается не в синтетическом процессе, как у Тютчева, Фета и Владимира Соловьева, а в процессе распада; отдельные символы уже не сочетаются в систему, а блестят на солнце, «как драгоценные камни, рассыпанные щедрой, по небрежной рукой». В этом смысле он декадент, несмотря на общедоступность его лирики. Впрочем, быть может, здесь даже нет противоречия. Пока декадентство не замыкает себя в круг магических опытов, оно является достоянием всех, кто причастен нашей раздробленной культуре.

Мгновенный, множественный и прерывистый характер переживаний определяет собою ту ступень декадентства, на которую поднялся Бальмонт.

Но, независимо от отношения Бальмонта к старшим и младшим братьям по лире, нельзя не восхищаться его гением.

Бальмонт всегда искренен до конца. Подобно средневековому рыцарю, он оставил даму своего сердца где-то в отдаленном замке и скитается по миру, непрестанно ей изменяя; но в сердце своем он тайно лелеет ее образ и, если надо будет, он умрет за нее.

III.

Совсем в ином смысле можно назвать поэтом «для всех» Валерия Брюсова. Прежде всего потому, что этот популярный поэт никогда не был причастен чистой лирике. Это стало явным особенно теперь, когда он сам подвел итоги своей стихотворческой деятельности, выпустив «собрание стихов».

Валерий Брюсов – поэт для всех вопреку своему желанию. Бальмонт вечно обращается к миру и жаждет слияния с ним. Не таков Брюсов. В одном из лучших своих стихотворений он раздумывает о желанном одиночестве:

Отступи, как отлив, все дневное, пустое волненье.
Одиночество, стань, словно месяц, над часом моим.

Но, несмотря на это, он не нашел одиночества и сделался поэтом для всех. Он сделался поэтом для всех в силу определенности и ясности своих настроений, потому что ничто так не пленяет большинства, как точная ограниченность переживаний. Бальмонта любят бессознательно. Поэзия Брюсова – всегда програмная поэзия. И вот эта програмность пленяет и покоряет большинство, всех тех, кому недоступна поэзия непрограмная. Кто знает и умеет любить Тютчева, Фета и Владимира Соловьева?

Немногие. Но Брюсова знают все, и каждый считает своим долгом «признать» этого поэта.

Програмность в поэзии соблазняет так же, как и в музыке. Известно противоречие, к которому пришли Вагнер и Берлиоз при толковании третьей (героической) симфонии Бетховена: Вагнер в третьей части симфонии слышит что-то светлое и мощное, веселую забаву и охоту, а Берлиоз слышит в этой же части отзвуки похоронной игры; в четвертой части, по мнению Вагнера, торжествует любовь, а по мнению Берлиоза, в этой же четвертой части звучат слезы о погибшем герое. Природа поэзии всегда музыкальна, и сущность ее определяется вовсе не программностью, по то, что явно в области чистой музыки – ненужность рассудочного толкования, – то спорно и неясно в области поэзии.

И простодушный читатель всегда обольщается общедоступностью рассудочного содержания того или иного поэтического произведения, даже не подозревая тех истинных или мнимых ценностей, запечатлеть которые мечтал поэт.

Брюсов – не лирик, потому что никогда и нигде оп не жертвует собой. Если Бальмонт всегда беззащитен, Брюсов в стихах своих почти всегда во всеоружии. Он даже изнемогает под бременем литературных доспехов: вы найдете в его поэзии и ту самую броню, какую ковали для себя Баратынский и Жуковский, и тот несколько фальшивый нанос, которым проникнуты строки Верхарна, и даже темы которые были намечены Мережковским и Минским в те дни, когда впервые русские лирики заинтересовались ницшеанством и бодлэрианством.

Но главное оружие Брюсова – это декадентская идеология. Поэт вооружился всеми шпагами, пушками и разрывными снарядами, которые изготовили декаденты за последние два-три десятилетия. Он запомнил все советы завоевателей «нового» искусства, но, к сожалению, не всеми сумел воспользоваться. Не сумел он воспользоваться и заветом Верлэна – «De la musique avant toute chose», хотя счел нужным поставить эти слова эпиграфом к своим «Вечеровым песням».

Стихи Брюсова – прекрасная литература.

Обращаясь к существу поэзии Брюсова, мы находим в ней все элементы идеалистического искусства. Наблюдатель и созерцатель данного эмпирического мира, он никогда не пытается раздвинуть завесу Майи. Но, как поэт, он не может, конечно, ограничиться поверхностным внешним реализмом: в своих лучших вещах он проецирует в мире идеальном ряд воистину художественных образов.

Я говорю «образов», а не символов, потому чтоб творчестве Брюсова нет того лирического наноса, присутствие которого необходимо в метаморфозе переживания, когда последнее является как воплощенный символ.