Том 5. Статьи

Высоко я тебя поставил,
Светло зажег, облек в лучи,
Всемирной славою прославил, –
Но от склонений не избавил,
И в яркий жар твой я направил
Неотразимые мечи.

Но и здесь поэт оставляет неприкосновенным закон «совершенных противоположностей».

Два солнца горят в небесах.
Посменно возносятся лики
Благого и злого владыки,
То радость ликует, то страх.
Дракон сожигающий, дикий,
И Гелиос, светом великий,
Два солнца в моих небесах.

III.

В этой краткой статье я говорю о лирике Федора Сологуба – только о лирике.

Федор Сологуб не принадлежит к числу тех поэтов, которые не устают бродить по городам и селам, долинам и горам. Кажется, что уже не одну эпоху пережил он, и нет у него желания любоваться сменою красок и пестротою жизни. Он песет на своих плечах свинцовое бремя прошлых дней, и «усталость» его «выше гор»: не для земли ее труды… Поэт не любит жизни, «бабищи румяной и дебелой», и неслучайно в его стихах почти отсутствуют красочные образы. Стихи его совершенны и прозрачны. Они напоминают кристаллы по строгости своих линий. Если же вольною игрою он хочет вернуть миру его многоцветность, он поднимает «огненный, но свободный и холодный» свой алмаз. Так радугой магического камня поэт раздробляет «непреклонность слитных змиевых» лучей.

Стихи Федора Сологуба прозрачны и лунны. Поэт узнал тайну лунного света и неустанно лелеет мечту о ней. Одинокий он плывет на ладье «в бесконечной тоске бытия» и над ним луна «подымает печальный свой лик», «молодая и прекрасная, безнадежно больная», «бесстрастная» луна. И поэт не устает воспевать ее:

Мечта души моей, полночная луна,
Скользишь ты в облаках, ясна и холодна.
Я душу для тебя свирельную настроил,
И волны шумные мечтами успокоил.

Так «мертвая луна» вливает медленно в душу поэта «прохладный яд несбыточных желаний».

«К вещей тайне, несказанной» зовет ее «печальный и холодный свет». И «данник ночей» ворожит в чарах лунных. «Под непорочной луной» он творит ночной обряд, призывает отроков и дев. «И тихие напевы таинственно звучат. Стопами белых ног едва колеблют струи, и волны, зыбляся у ног, звучат, как поцелуи».

Дыхание луны на небе – как «дыхание ладана» на земле. «Благовонный дым кадила» клубится у ног чародея, и уж видит он сквозь туман «нездешние черты».

О, неведомая Сила,
О, Иной, о дивный, это – Ты.

Но кто шепчет поэту таинственные слова и об Ином «дивном», чьи «нездешние черты» открывают тайну «безглагольно»? Кто Муза поэта – его Беатриче, Дульцинея, Божественная Дева? Какие любовные томления волнуют поэта? Когда-то он прошептал свое признание.

Недотыкомка серая
Истомила коварной улыбкою,
Истомила присядкою зыбкою, –
Помоги мне, таинственный друг.

Недотыкомка серая – это один из страшных аспектов Прекрасной Незнакомки. В предисловии к переводам Верлэна Федор Сологуб между прочим говорит: «Лирика на высочайших ее высотах открывает роковую противоречивость и в самом ее восторге… Образ Дульцинеи истончается – и умирает Дульцинея».

Но смерть Дульцинеи может быть ее метаморфозой. Уже сама смерть, как невеста, простирает свои бледные руки. И зыбкая присядка серой недотыкомки нежданно преображается в лунную пляску прекрасной очаровательницы, подобно тому как дебелая Альдонса в глазах рыцаря становится прекраснейшей Дульцинеей.

Вот эта смена противоположных аспектов, эта магическая метаморфоза, эта опасная игра с огнем любви – воистину декадентство, с которым надо бороться.

В идеалистическом символизме Федора Сологуба есть исход в реальную мистику, но этот реализм не последний реализм. Рок судил поэту или – как он верит – его Я ему велело блуждать вечно в астральных кругах. Здесь он воистину нечто видит и знает, но кто-то шутит над ним, непрестанно меняя личины.

Исход

I.