Том 5. Статьи

«Буря выла и стонала, словно распевала старинные песни; они летели над лесами и озерами, над морями и твердой землей, дули холодные ветры, выли волки, сверкал снег, летали с криком черные вороны, а над ними сиял большой ясный месяц. На него смотрел Кай всю долгую-долгую зимнюю ночь, – днем он спал у ног снежной королевы».

Ветер звал и гнал погоню.
Черных масок не догнал…
Были верны наши кони,
Кто-то белый помогал…
Заметал снегами сани,
Коней иглами дразнил.
Строил башни из тумана.
И кружил, и пел в тумане.
И из снежного бурьяна
Оком темным сторожил.

Но вот любовники в снежном городе.

«Стены чертогов Снежной Королевы создала метель, окна и двери были проделаны буйными ветрами».

Сотни огромных зал, освещенных северным сиянием… Там посреди озера стоит трон Снежной Девы и у ног ее поэт – этот сказочный мальчик Кай…

«Кай совсем посинел, почти почернел от холода, не не замечал этого: поцелуи Снежной Королевы сделали его нечувствительным к холоду, да и самое сердце его было куском льда. Кай возился с плоскими остроконечными льдинами, укладывая их на всевозможные лады. Есть ведь такая игра – складывание фигур из деревянных дощечек, которая называется „китайскою головоломкою“. Кай тоже складывал разные затейливые фигуры, но из льдин, и это называлось „ледяной игрой разума“. В его глазах эти фигуры были чудом искусства, а складывание их – занятием первой важности.

Это происходило от того, что в глазу у него сидел осколок волшебного зеркала. Он складывал из льдин и целые слова, но никак не мог сложить того, что ему особенно хотелось, – слова „вечность“».

II.

Прекрасная Дама, Незнакомка и Снежная Дева – это все образы единой сущности. И забвение прошлого, забвение прошлой иной любви не есть измена. Но то, что забыто, забыто невозвратно.

Так надо. Из острых льдин нельзя сложить слово «вечность», но тайна этого слова вне власти лирики, всякой лирики. И невозможно упрекать поэта за боль его сердца. Так суждено ему испить чашу метелей, изведать зимнюю бурю, которая, по слову Пушкина, воет, как зверь, и плачет, как дитя, мглою небо кроет, «вихри снежные крутя»… Солнечный Пушкин должен был соблазниться багрянцем осени и полюбить ее навсегда, но, как всеобъемлющий гений, он не мог забыть и снежной темы и коснулся ее, хотя и на краткий миг.

Вечор, ты помнишь, вьюга злилась.
На мутном небе мгла носилась;
Луна, как бледное пятно,
Сквозь тучи мрачные желтела
И ты печальная сидела…

Лермонтов в метельном сне увидел однажды печальный образ «Жены Севера» – меж скал полуночной страны – покрытый «таинств легкой сеткой». У Баратынского трудно найти снежные строки: он только вскользь упоминает об «Афродите гробовой». И Тютчев не разгадал метели, и Север для него был лишь «сновиденьем безобразным». Зато Фет любил «снега блеск колючий», любил «глядеть в лицо природы спящей и понимать всемирный сон». По-своему умел петь метель и Некрасов, влагая в уста Мороза незабываемые строки:

«Войди в мое царство со мною
И будь ты царицею в нем!
Поцарствуем славно зимою,
А летом глубоко уснем.

Войди! Приголублю, согрею,
Дворец отведу голубой»…
И стал воевода над нею
Махать ледяной булавой.

Но, конечно, роковой встречей для Александра Блока была только одна: это – встреча с Владимиром Соловьевым «в стране морозных вьюг, среди седых туманов», где увидели поэты «Непорочную» и «Многодумную» владычицу сосен и скал.

Высокий и опасный скептицизм увел поэта от алтаря на улицу вослед Незнакомки, но встреча с Незнакомкой не была для лирика столь роковой, как видение Снежной Девы.

Лишь эта снежная буря была для поэта «вторым крещением»:

Открыли дверь мою метели,
Застыла горница моя,
И в новой снеговой купели
Крещен вторым крещеньем я.

Поэт – на распутье. Или ему суждено заблудиться в снежных астральных снах, тогда, выражаясь языком теоретической эстетики, ему не выйти из круга идеалистического символизма, – вечно он будет склоняться то в сторону иллюзионизма, то в сторону грубого позитивизма, – или Бог посетит его сердце и дано будет поэту знание реального. И путь к этому один – чрез оправдание земли и сораспятие с миром.

Пусть развеется метель и на родных полях увидит он преображенное лицо.

Это – Русь. Иван Коневской сказал: «Великая задача – преодолеть уныние русских просторов, полей и далей, – ибо и солнце над ними безотрадно, как улыбка на устах мертвеца». И сам Александр Блок сумел же написать свою «Осеннюю Волю».