Том 5. Статьи

и резонерствовать в духе «соломенных» люден, но центр пьесы не в этой «маске». В «Комедии Любви» мы видели возникновение мещанского брака, в «Норе» – семейную жизнь, и – наконец – в «Привидениях» раскрывается конец брака, полное разложение буржуазной семьи. Тщетно пастор Мандерс напоминает о «законном порядке»: несчастная фру Альвинг, на развалинах семьи, воссылает запоздалое – проклятье «священным обязанностям».

«Вот то-то, законным порядком. Мне часто приходит на ум, что в этом-то и причина всех бед на земле», – говорит она с тоской: – «Но я больше не могу мириться со всеми этими связывающими по рукам и по ногам условностями. Не могу. Я хочу стать свободной».

Но мечта о свободе безжалостно растоптана необходимостью, этим «черным призраком с мертвой головою, с жадным оскалом зубов»…

«Мне почудилось, что передо мной выходцы с того света – говорит фру Альвинг: – Но я готова думать, что и все мы такие выходцы. В нас проявляется не только то, что перешло к нам по наследству от отца с матерью, но дают о себе знать и всякие старые отжившие понятия, верования и тому подобное».

«Все это уже не живет в нас, но все таки сидит крепко, и нам не выжить его. Стоит мне взять в руки газету, я так и вижу, как шмыгают между строками эти могильные выходцы. Да, верно, вся страна кишит такими привидениями: должно быть, они неисчислимы, как песок морской. А мы такие жалкие трусы, так боимся света».

Эти слова вводят нас в круг тех таинственных душевных переживаний, которые человек называет на своем бедном языке предчувствием судьбы. В сфере этих переживаний совершаются псе наиболее значительные драмы Ибсена. Личность – по толкованию Ибсена – должна угадывать волю этих «привидений» и противополагать им свою волю, совпадающую с верховной волей. Таким образом мистический принцип «во имя свободы против необходимости» является в тоже время, как принцип анархический. К этой идее мы вернемся еще раз.

В «Привидениях» личность, со всеми ее глубокими и сложными переживаниями, раздавлена грубым насилием семьи, раздавлена безнадежно. Освальд погибает не в силу случайного конфликта и внешней неправды быта, как Нора (в «Кукольном доме»), а в силу темного рока, который тяготеет над семьей вообще. Наследственность, – о которой так много писали критики, для Ибсена, имеет значение лишь символа, за которым скрывается нечто более ужасное – то изначальное падение, на которое обречена семья, как и вся жизнь, скованная обязательными нормами.

Освальд – символ вообще человека, сына всемирной «семьи», имя которой человечество. Оно от века обречено на скорбь. Почему? Потому ли, что оно было вне времени абсолютным и всеблагим существом и в силу этой всеблагости само себя принесло в жертву? Потому ли, что миром управляет верховная слепая и бесстыдная дьявольская сила, которая наслаждается страданиями Адама Освальда? Или потому, что мир изначально отпал от абсолютной Свободы-Солнца?

Не эту ли лучезарную свободу жаждет найти безумный Освальд, когда он шепчет «Солнце! Солнце!»?

VI.

Ибсен своею художественною интуицией угадывает не только сущность семейных отношений, но и самую первооснову семьи – любовь. Проблема пола и мистика любви находят в Ибсене гениального истолкователя.

Уже в одной из ранних драм своих – («Олаф Лилиенкранс», 1851 г.) – Ибсен приближается к тому разрешению проблемы любви, какое он нашел, впоследствии. Герой драмы Олаф колеблется между двумя привязанностями: к своей невесте из долины, Ингеборг, – и к своей таинственной возлюбленной, Альфгильд, которая живет в уединенной хижине, в горах.

Сам Ибсен был не удовлетворен этой драмой с художественной стороны, но основной идейный замысел ее дает нам возможность ознакомиться с отношением Ибсена того времени к проблеме любви. Любовь, как страсть индивидуума к одной определенной эмпирической личности, не удовлетворяет поэта. В образе Альфгильд явно воплощается целый мир любовных переживаний, связанных с обоготворением «горных высот», о которых неустанно мечтает Ибсен.

В драматической поэме «Пер Гюнт» Ибсен снова возвращается к «вечно-женственному» образу. Это – Сольвейг. Мятежная жизнь вечного скитальца Гюнта, жизнь, исполненная непрестанных разочарований и противоречий, находит свое разрешение в любви Сольвейг.

Отношение Ибсена к Сольвейг поражает глубиною религиозного сознания поэта и близостью его воззрений на любовь-влюбленность с воззрениями Вл. Соловьева, по скольку последний был поэтом и пророком.

В Пере Гюнте воплощен «человек вообще» со всеми слабостями и с непрестанной сменою радости и печали. И вот поэма заканчивается встречею грешного человека с его безгрешной возлюбленной.

«В лицо мне грех мой брось!» – говорит Гюнт. Но Сольвейг не понимает, что такое грех, ибо уже наступил «Духов день», день освобождения от. грехов.

Тогда Гюнт просит свою возлюбленную разгадать последнюю загадку, где был все время он сам, Гюнт, до своей новой встречи с истинной невестой:

«Где был „самим собою“ я, – таким, каким был создан… единым, цельным, с печатью Божьей на челе?».