Том 5. Статьи

Так и в христианстве от средневековья до наших дней Иисус «мелькал лишь смутной тенью», как нравственное правило, как «забытое слово», а живая воплощенная личность была закутана черным траурным крепом церковного учения и, главное, церковной практики: мир не видел личности во всей ее полноте – с плотью и духом, не видел мистического центра мира. Не чувствуя живой личности, мир все время шел к свободе ошупью, как слепой: вот почему так медленно и кроваво двигалась и двигается история в сторону освобождения: даже такое элементарное, насущное и внешнее освобождение, как освобождение социальное (социализм), не могло осуществиться до сих пор, потому что оно было построено не на религиозном убеждении, и впереди целью ставилось «блогополучное устроение», а не последняя свобода для последней борьбы за воплощение в мире вечной мудрости и любви. Как будто стараниями какой то темной дьявольской силы раздвоился мир и история: слепая «добродетель» предлагала человечеству сытость и довольство в будущем, устилая пока что трупами рабочих мостовые европейских столиц: а в это время «церковь» звала мир в небесные

'высоты, «подальше от земли», к духовным интересам, что – разумеется – не мешало ей обделывать свои дела, заключив союз с развратной буржуазией, «идеалистически» настроенной.

Святая Земля была кощунственно поругана. И аскеты-монахи, и мещане-позитивисты равно оскорбляли Ее. И только одинокие герои-мученики, Ея рыцари, стояли на страже Ея чести. Таковым я считаю Ибсена, который мечтал об увенчании возлюбленной Земли «третьим царством» истинной свободы. Взгляды Ибсена на «пути и цели жизни» мы постараемся выяснить в следующей главе, а пока вернемся к нашей ближайшей теме, к вопросу о «практической морали». Формулу такой морали дает Пер Гюнт в следующих словах: «Завет дан человеку: себе быть верным, быть самим собой и в малом и большом, всегда и всюду. Тогда хоть счастье и изменит – честь останется, что жил tf>iпо завету!»

При такой постановке морального утверждения, становится очевидным, насколько свободен был Ибсен. Ибсен осуществлял и утверждал до копца моральную независимость. «Ведь чем быть должен человек? – говорит Пер Гюнт: – Ответ: самим собой. Оберегать он должен, лелеять „я“ свое и развивать»…

Роковые противоречия, к которым приходит индивидуум в том случае, если к нему извне предъявлены непосильные для пего требования, раскрыты Ибсеном в драме «Дикая утка». Яльмар Экдаль и его отец построили свою жизнь на иллюзии. «Тут живут люди несостоятельные» – «Я стараюсь поддержать в нем „житейскую ложь“, – говорит доктор Реллинг по поводу своих отношений к Яльмару Экдалю; – Вез этого эта жалкая совестливая свинья давным давно погибла бы под бременем отчаяния и презрения к себе самому».

Истина – слишком тяжелая ноша, не по плечам «совестливой свинье», среднему человеку. «Отымите у среднего человека житейскую ложь – вы отымете у него и счастье».

Ибсен мечтает об оздоровлении совести, а вокруг – люди с «больною, хилою» совестью,

В «Дикой утке» Ибсен знакомит нас в лице Грегерса с психологией «идеалиста» и горько смеется над этой наивной психологией. Грегерс все время пытается применить к среднему человеку некоторые объективные моральные нормы, но его старания приводят к несчастью, к «детской жертве». Так и должно было случиться: утверждение морального начала возможно только в том случае, если оно имеет корни в изначальной воле человека, в его собственной личности.

Вот характерный диалог между «идеалистом» Грегерсом и доктором Реллингом:

Грегерс. Можете вы объяснить мне, что происходит теперь в душе Яльмара Экдаля?

Реллинг. Ей-Богу, на мой взгляд, ничего там не происходит.

Грегерс. Как? При подобном переломе в его жизни, когда все существование его получает новые устои. Как вы можете допустить, что бы такая личность, как Яльмар?

Реллинг. Личность?.. Он?.. Если в нем когда и были задатки для такой аномалии, как стать «личностью» – по вашему выражению, – то они давным-давно повыдохлись из него без остатка, еще в детстве…

Итак, личность – начало и конец морали: вне личности нет объективной моральной нормы, имеющей всеобщее значение. Иными словами: то, что позволено одному, недопустимо для другого. Лекарство, исцеляющее одного индивидуума, может оказаться смертельным ядом для другого.

Тайна морали заключается в высшем знании: нужно знать свои силы и свой путь. Мученик – прав, радуясь своему Богу среди огня и пыток, но тот, кто просит пощады у мучителей, не смел желать костра. Прав и тот, кто бросает бомбу в лицо врагу, если только рука его не дрожит. Но если рука его дрогнула, хотя бы на миг, лучше было бы ему не выходить из дома в этот позорный для него день.

В «Росмерсгольме» Ибсен вплотную подходит к самым роковым вопросам морали. Трагедия Росмера и Ребекки обусловливается хилой совестью, которая приводит этих неудачных «бунтовщиков» к темному самоубийству.