Том 5. Статьи

Очередная, ближайшая задача наша найти исход из лирической драмы. Пока мы не преодолеем драмы, до тех пор лабиринт будет душить нас своим мраком. Я не хочу пророчествовать. Кто ведает часы и сроки? Но мы смеем искать ближайших путей даже в наши туманные дни. Не станем себя обманывать: наша эпоха еще индивидуалистическая, хотя и отказавшаяся принципиально от индивидуализма. Признав это, мы решим, в какой мере способны мы преодолеть наше декадентство, наш индивидуалистический субъективизм. Я думаю, что преодоление это совпадает в своем движении, устремлении, полете с тяготеньем нашего театра от драмы к трагедии, от психологизма к переживаниям более глубоким, коренным и общим. Однако я не надеюсь на то, что трагический театр в его совершенной форме осуществится в ближайшие дни. Вот почему я предлагаю лирическую трагедию, как мост от драмы и драмы лирической к истинной трагедии. Пусть лирика будет водительницей нашей в чистилище нашего времени, но пусть эта роковая спутница ведет нас от драмы к трагедии. Лирическая трагедия форма каноническая, и в этом легко убедиться, если исследовать природу лиротрагического театра в его психологической подоснове. В самом деле, поэт выступающий, как драматург, не может отрешиться от своего субъективного восприятия драматического события. То же самое мы наблюдаем и в трагедии. В монологе автор отождествляет себя с героем, и начало лирическое неизбежно торжествует. Правда, в эпоху органическую в моменте монолога с душою героя звучат в унисон души всех участников театра, т. е. прежде всего зрителей, и тем самым преодолевается лирика, как начало самодовлеющее: рождается истинное трагическое действие. В наше время трагик рискует остаться одиноким и непонятым. Вот почему он замыкает свои переживания и предчувствия в условную форму лирической трагедии. Тем не менее в этой форме должны быть заключены потенциально все элементы совершенной трагедии, т. е. раскрыты до конца антиномия трагической темы, страдание героя и религиозное оправдание трагического события. И. Ф. Анненский в «Лаодамии», Федор Сологуб в «Победе Смерти» и даже Вяч. Иванов в «Тантале» хотя и тяготеют к трагедии, однако не вполне свободны от лирического субъективизма.

III.

Движение в сторону трагедии, разочарование в драме лирико-психологической, не сопровождается – к сожалению – соответствующей эволюцией в технике театрального дела. Драматурги опередили театр. Еще ни один театр не сумел поставить Ибсена. А опыты театра-модерн всецело связаны с декадентским театром, в котором лиризм автора ищет себе поддержки в эффекте зрительном и внешнем, как бы не надеясь внушить кому либо очарование своей субъективной исключительностью.

Развивается гипертрофия режиссерской техники, преобладание декоратора над автором: одним словом забывается что в театре есть такой материал, который присущ только ему и который нельзя заменить ни красками, ни звуками – материал податливый и совершенный, чувствительный и сложный, Я говорю о душе актеров.

Театр определяется автором, актером и зрителем, а все прочее – зрелище, т. е. то, что несущественно для истинного театра. Это ясно особенно теперь, когда в искусстве мы различаем начала – идеалистическое и реалистическое. Тенденция к театру-зрелищу глубоко идеалистична, а мы жаждем реализма и актуальности, а не пассивного созерцания.

Связанные нашим индивидуалистическим веком мы еще не смеем называть себя трагиками и ограничиваем себя лирикой, но уже в сознании нашем жива идея трагического театра и субъективно мы преодолели декадентскую драму. Повторяю, лирическая трагедия лишь мост путь, а не цель. А драма лирическая даже не путь, а тупик, лабиринт, из нее нет выхода никуда; она безнадежно замкнута в самой себе.

«Les Aveugles» Мэтерлинка или «Песня Судьбы» Александра Блока – вот воистину мир, лишенный плоти и жизни, мир теней и мечтаний, театр неподвижный, чуждый событиям. Как литературные произведения прекрасны, быть может, эти лирические драмы Блока и Мэтерлинка, но как театр, они не существуют. Лирика настолько преобладает в этих пьесах, что они теряют драматургическую форму, как бы растворяются в поэтической влаге, становятся аморфными и бездейственными.

Путь в страну трагедии не есть путь назад, в историю к античному театру или к театру Шекспира. Нет, залогом движения вперед на этом пути есть та правда, которую открыл нам XIX век и которую мы называем символизмом. Будущий театр будет не только театром трагическим, но и символическим театром. Символ, как воплощение эстетического переживания, которое открывает ряд мистических потенций, восходящих к абсолюту, вводит нас в театр трагический, мало этого: принимая мир, как символ, мы оправдываем страдание и эстетически, и религиозно: то, что было недосказано в античном театре, становится очевидным в театре символическом: в нем мы переживаем мировую трагедию, как трагедию страдающего Бога.

Элеонора Дузэ