Том 6. Черный город

— Я, пожалуй, пойду прилягу. Человек я уже старый, и, не дай бог, кто-нибудь потревожит мой сон. Этого я не люблю. Оставлю-ка я вам этот ключик. Если кому из господ понадобятся деньги, пусть возьмут сами. Только не забудьте записывать на бумажке, кто сколько взял. Чтобы потом кому-нибудь не вздумалось возвратить больше, чем он одолжил. И смотрите же: не смейте будить меня. Ведь с тех пор, как я при шпаге, я спросонья могу ранить человека или даже сразить его насмерть.

Это подтрунивание Кенделя над самим собой вызвало у всех улыбку, а благородный жест, которым он доверил обществу ключ от денежного сундука, сразу же изменил мнение о нем в лучшую сторону. Вот тебе и маленький Кендель! Оказывается, он замечательный человек! Ну как тут не полюбить его? Ласло Колачковский, сведущий в естествознании, сказал, что привить благородные качества как растениям, так и людям можно, но это явление божественно-волшебное, и объяснить его столь же трудно, как, например, превращение уродливой, гадкой гусеницы в изумительно красивого мотылька.

Сражение за карточными столами шло до самого утра, а на другой день после завтрака началась мена лошадьми. Величайшее удовольствие — испытать, какие достоинства кроются в той или иной лошадке, насколько подходит она к остальным твоим выездным лошадям — по масти, по статям и крови. И в конце концов выбрать самую подходящую! Счастливцы, выигравшие в карты (куда же лучше истратить деньги, как не на лошадей?), приехав на паре, возвращались домой четвериком, а если четверик уже имелся — меняли его на более дорогой. Проигравшийся мог скрыть проигрыш от жены: променять своих коней на других, а дома сказать, что новая упряжка куда лучше прежней и поэтому пришлось за нее приплатить. Гости торговались, пробовали коней, гоняли наперегонки и, словно цыгане, старались одурачить друг друга, — так всегда делается при мене лошадьми. Честнейшие люди, отроду не повинные во лжи или пустословии, вдруг начинали превозносить собственных коней до небес, а чужих чернить в смачных выражениях, не уступая в этом заправским барышникам.

— Вот конь, что огонь! Только говорить не умеет.

— Все знает, кроме кнута.

— Овса не ест, а устали не ведает.

— Не идет — танцует.

— Осанка, что у благородной барышни!

— Спокойный, смирный, хоть ребенку в руки поводья дай.

Так хозяева восхваляли надоевших им лошадей, стараясь сбыть их с рук. О конях же, которых им хотелось приобрести, они отзывались презрительно:

— Ну, у этого мерина столько же пороков, сколько ему лет.

— Припадает на одну ногу.

— Да он кривой на левый глаз. Видит хуже, чем моя бабушка.

— Голову-то как держит! Будто не лошадь, а осел.

Запрягали, выпрягали, перепрягали, что уже само по себе восхитительное зрелище для прирожденных лошадников, а ведь в Венгрии издревле царил культ лошади. И кто знает, сколько продолжался бы еще этот импровизированный конский базар и всякие его чудачества, если бы хозяин не провозгласил наконец: «Ну, а теперь займемся политикой!» — и тотчас же лошадники и картежники превратились в серьезных людей, депутатов комитатского дворянского собрания.

Гёргей все еще дожидался своего старшего брата. Но поскольку Янош не приехал и на третий день, вице-губернатор решил не откладывать совещание на послеобеденный час, а произнести свою речь «на свежую голову», пока все были трезвыми. Из большого зала вынесли карточные столики, заменив их скамейками, и он преобразился в «зал совещаний». Длинный, покрытый зеленым сукном стол оставили на прежнем месте. Вокруг него расположились представители «четвероконных фамилий» *. После того как все остальные депутаты разместились на скамейках, Гёргей в краткой вступительной речи приветствовал господ дворян, приехавших к нему, несмотря на непогоду и холод, сказал, что он встретил их, как своих дорогих гостей, однако теперь просит всех считать, что тут, на нейтральной, так сказать, территории, происходит совещание, и посему собравшиеся уже не являются его гостями, а он, Гёргей, хозяином дома.

— Что за чертовщина! — изумленно воскликнул один из Абхортишей. — На это мы не согласны.

— Хо, хо! — проворчал Ференц Мойоки.

— Да нет же, только на полчаса, пока будет идти совещание, — объявил вице-губернатор, и все засмеялись.

— Ну тогда другое дело!

Одновременно Гёргей предложил Петеру Луженскому занять место председателя.

— А почему не вице-губернатор? — заволновались некоторые. — Ведь вы — глава дворянства в нашем комитате.

Разъяснение вице-губернатора, хоть оно и было дано с улыбкой, прозвучало зловеще:

— Верно. Но лучше будет приступить к делу именно так, потому что сменить вовремя главу важнее, чем обменять коня. Вот мы и произведем меновую. Занимайте, сударь, председательское место! Вы, как мне известно, самый старый среди нас.

Восьмидесятилетний старик Луженский тряхнул своей красивой головой с белоснежными сединами.