Том 6. Я пришел дать вам волю

Тот плыл по Волге на легком стружке, распевал песенки. В десяти верстах от Царицына повстречал стрельцов из отряда Лопатина (разбитого под Царицыном), которые чудом уцелели и бежали вверх. Они-то и рассказали Дубенскому все. Тот, видно, не раз ходил Волгою, места хорошо знал. Переволокся на Ахтубу, у Бузуна снова выгреб в Волгу и достиг Астрахани. И там все поведал.

Начальные люди астраханские взялись за головы.

Воеводы, митрополит, приказные, военные-иностранцы сидели в приказной палате, не знали, как теперь быть.

– Говорите, как думаете, – велел Прозоровский. – Рассусоливать некогда. Дорассусоливались! Ведь мы-ы, – постучал он пальцем по столу, – мы, вот здесь вот, благословили Стеньку на такой разбой. Говорите теперь!

Но многим хотелось более ясно представить себе надвигающуюся беду, расспрашивали Дубенского.

– Как же ты-то проплыл? – спросил князь Львов.

– Ахтубой. Там переволокся, а тут, у Бузуна, вышел. Я Волгой-то с малых лет хаживал, с отцом ишо, царство ему небесное, всю ее, матушку, вдоль и поперек...

– Сколько ж у его силы?

– Те, стрельцы-то, сказывали: тыщ с пять. Но не ручались. А рыбаки, я их тоже стренул, – пятнадцать, мол. А на Царицыне атаманом Пронька Шумливый. Завели в городе казачий уклад: десятников поставили, дела крýгом решают. А эти, посадские...

– Те, эти... Не мог ладом узнать! – разозлился воевода.

– Ты плыл, Камышин-то стоял ишо? – спросил Львов.

– Стоял. А потом уж посадские сказали: спалили. Чего мне говорили, то и я говорю. Зачем же на меня-то гневаться?

Митрополит перекрестился.

– Вот она и пришла, матушка...

– Кто? – не понял младший Прозоровский.

– Беда. При нас начиналась и до нас и дошла.

– Советуйте, – велел воевода. – Как их, подлецов, изменников, к долгу теперь обратить? Как унять?

– Зло сталь очшень большой, – заговорил Давид Бутлер, корабельный капитан. – Начшальник Стенька не может Удерживать долго флясть...

– Пошто так?

– Са ним следовать простой шеловек, тольпа – это очшень легкомысленный... мм... как у вас?.. – капитан показал руками вокруг себя – нечто низменное, вызывающее у него лично брезгливость. – Как это?

– Сброд? Сволочь? – подсказал Прозоровский.

– Сволечшь!.. Там нет ферность, фоинский искусств... Дисциплин! Скоро, очшень скоро там есть – пополам, много. Фафилон! Только не давайт фольнени сдесь, город. Строго! М-м!

– Жди, когда у его там пополам будет! – воскликнул подьячий Алексеев. – Свои-то, наши-то сволочи, того гляди зубы оскалют. На бочке с порохом сидим.

Прозоровский посмотрел на Красулина. Тот грустно кивнул головой. Да воевода и сам знал о ненадежности стрельцов.

– Что правда, то правда, – вздохнул стрелецкий голова.

– Надо напасть на воров в ихнем же стане! – заключил молодой Прозоровский. – Будем готовиться, наших хоть делом займем. А пока готовиться будем, приберем человек четыреста получше да татар сэстоль же – пусть сходют вверх проведают. А здесь собрать надо людей со всех мест, оружить их... Сколь стрельцов-то у нас?

– Всего войска – двенадцать тыщ, – ответствовал Иван Красулин.

Боярин Прозоровский хлопнул себя по ляжкам.

– А еслив у его, вора, – пятнадцать!

– Не числом бьют, Иван Семеныч, – заметил в сердцах митрополит. – Крепостью. Сразу принялись воров щитать – сколько? Вот те раз! Ишо ничем ничего, а мы уж готовы – сварились.

– Где она, крепость-то? Стрельцы?.. Они все к воровству склонные. Они вон жалованье требуют, стрельцы-то. Вот и вся крепость. Щитать принялись... Будешь щитать, если вся и надежда – за стенами отсидеться. Выйди-ка наружу-то... проть кого она обернется, крепость-то?

– Подвесть их под присягу...

– Они жалованье требуют! А не под присягу... – воевода злился. – Одной присягой не навоюешь.

– Вот вся наша крепость: надо платить, – сказал подьячий. – Надо платить. Тада хоть какая-то надежда будет.

– Подвесть под присягу! – еще раз сказал митрополит. – Острастку сделать!.. – он тоже был в сильнейшем раздражении. – А караул кричать – это мы напоследок сделаем. Соберемся с голосами и рявкнем. Можеть, даже Стеньку тем испужаем...

Астраханцы растерялись.

11

Разинцы шли ходко, днем и ночью, без остановок. Для этого вперед, на один конский переход, под сильной охраной высылались кони, кормились, и на них, отдохнувших, пересаживались казаки. Уставшие тоже кормились, налегке обгоняли войско и опять ждали, чтобы везти казаков дальше. Казаки с коней переходили в струги, отсыпались и снова садились на коней. Громада стремительно двигалась на юг, на Астрахань. В войске царила трезвость. За этим следили сотники, есаулы. Никто, и атаман тоже, не имел права выпить, хоть вино везли с собой, много.

Степан со всеми вместе переходил с коня на струг, наскоро ел, спал и опять садился на коня. Был он серьезен в эти дни, не кричал, не ругался. Так всегда было, когда он терял дорогого человека. Так было, когда он потерял в Персии Сергея Кривого.