Том 6. Лимонарь

Пошла старуха к Давыду царю: на ветер суд просит, — последнюю копейку истратила на базаре, больше негде ей взять.

«Кто мне отдаст муку?»

Выслушал Давыд царь старуху и говорит:

«Как я, бабушка, Божью милость могу обсудить?»

А старуха не уходит: на последнюю, ведь, копейку муки купила.

«Ни муки, ни копеек нет больше!»

Не уходит бабка, мышиная такая старушонка-шептуха.

Тут царские слуги и говорят Давыду царю:

«Пошли, — говорят, — за царским кузнецом, его мальчонка это дело обсудит».

Велел Давыд царь привести царского кузнеца, — да чтобы кузнец и мальчонку захватил.

И пришел царский кузнец, пришел и царь Соломон.

Рассказал Давыд царь царю Соломону о старухе, как унесло у нее муку ветром: просит бабка суда.

«Как ты, Давыд царь, — говорит царь Соломон, — не можешь рассудить такого дела? Дай мне свою клюку, твой скипетр, царскую порфиру, и я сяду на твой престол, буду судить».

Посадил Давыд царь на свой царский престол царя Соломона судить старуху и ветер.

И собрал царь Соломон весь народ, сколько ни было в городе, всех от мала до велика, и всю царскую семью — царицу и царского брата Аскленея, жену его Рогулу и друга ее.

«Кто из вас нынче поутру ветру молил?»

Какой-то тут и выскочил корабельщик:

«Я, — говорит, молил попутной посо́бны».

И велел царь Соломон корабельщику отсыпать старухе меру муки.

Отсыпал корабельщик старухе меру муки. Пошла бабка, понесла муку, Бога благодарила за царя Соломона — за премудрый суд.

И дивился народ царю Соломону.

Тут царица призналась Давыду царю, что ее это сын, царь Соломон, а сын — не их сын, а царского кузнеца.

Давыд царь простил царицу, царскому кузнецу царскую кузню в вековечный дар отдал, а на царя Соломона свой царский венец надел:

«Пусть царь Соломон судит и рядит все царство — все народы — всю русскую землю».

ПРЕМУДРЫЙ ЦАРЬ СОЛОМОН И КРАСНЫЙ ЦАРЬ ПОР {*}

I

В Божьем граде в Иерусалиме был велик царь и благочестив — царь Давид. Состарился царь, а детей все нет. Взмолился царь Давид к Богу: нет ни сына, ни дочери — некому по нем в Иерусалиме царствовать. И услышал Бог молитву: родила царица Версавия сына — царя Соломона.

И был Соломон прекрасен и мудр.

Воспитывал царевича дядька Очкило, верный и добрый царский слуга. Днем царевич с дядькой, на ночь у матери.

И случилось ночью, лежит Соломон, не спится. Потушила свет, улеглась царица Версавия. И слышит Соломон, будто кто-то вошел в палаты, приподнялся он с кровати — от лампад все видно: мужик! А это друг ее любезный, — Мураш, посадкий мужик.

«Ты мне люба и мила и всегда я рад быть с тобой, только боюсь я твоего паршонка, царя Соломона: стану тебя целовать, а он так в глазах у меня, как гвоздь».

«Ах, любезный друг, если ты боишься царя Соломона и из-за того только не можешь со мной быть, я его хоть сейчас — я дам ему смертную отраву».

И успокоила царица дружка. Осмелел Мураш. Тут царевич соскочил с кровати:

«Мужик ты несытый, — закричал он на Мураша, — не по себе виноград щиплешь, сад батюшкин крадешь, чужое поле пашешь, и на краденой кобыле ездишь».

Да из палаты вон — к дядьке Очкилу, да на койку к старику: насмерть перепугал:

«Что такое? Что, царевич? Приснилось ли тебе? Или тебя няньки прогневали?»

«Ой, сбережатый мой дядька, страшное видение мне во сне было: привидилось мне, вошел в палату зверь лютый и стал мою матушку кусать. Встрепенулся я и увидел: лесной зверь медведь вошел в конюшню, сел на любимого царского коня и ну по конюшне ездить».

Очкило по старости лет и неопытности житейской ничего не понял: и какие такие медведи и причем конюшня?

«Ты, царевич, на ночь о медведях не думай, они тебе и не будут сниться».

Наутро царь Соломон, как всегда, занимался до обеда с дядькой, а после обеда к отцу.

«Батюшка, — сказал царь Соломон, — отгадаешь ли, что я тебе скажу?»

«Слушаю», сказал Давид царь.

«Насадил царь виноград, — начал царь Соломон, — все дерева виноградника цвели, а плода от них не было. А цвело в винограднике одно дерево пышнее всех, и дерево принесло плод — червленое яблоко. Положил царь яблоко на золотое блюдо, день смотрит на яблочко да любуется, на ночь в золотой ларец кладет. И однажды, когда сторожа уснули, вскочил в виноградник смердящий скот козел и прогрыз любимое царское дерево».

«Мудра твоя речь», — сказал Давид царь: царь тоже мало чего понял, а вернее, ничего.

А царица Версавия, Мурашу в угоду, только и ждет случай извести царя Соломона.

В ночь уехал Давид царь на охоту. Ночью притащился Мураш к царице в ночевку. Шушукались, а потом и целовались. И велела ему царица обойти тайно Иерусалим — «и отыщи ей отрока, похожего на царя Соломона и приведи немедленно».

Мураш рад-радехонек, смекнул, кирлатый, и ждать себя не заставил: чуть только свет, вернулся, ведет кузнечонка — как раз вровень царю Соломону, однолетки.

Царица тайно Очкилу:

«Сослужи мне, Очкило, верную царскую службу: возьми ты моего сына, царя Соломона, поди с ним на теплое море, заколи его на берегу, вынь сердце, да испечешь, и принеси мне, а тело — в море».

Перепугался старик: