Из всего, что я намерен здесь сделать, это издать переводы двух книжек по 32 страницы двух несчастных авторов,
*о которых здесь знают весьма немного в литературных кругах.Издам на английском и французском.
*К тебе у меня, конечно, много просьб, но самая главная — это то, чтобы ты позаботился о Екатерине, насколько можешь.Тысячу приветов Давиду Самойловичу, и Сереже, и Кожебаткину, а Ваньке Старцеву сто подзатыльников.
Из Дюссельдорфа я послал письмо Сашке.
*Если у тебя с деньгами трудно, то ухвати его за полы и ограбь. Пересылать деньги отсюда при всех моих возможностях оказывается невозможно.В Берлине я наделал, конечно, много скандала и переполоха.
*Мой цилиндр и сшитое берлинским портным манто привели всех в бешенство. Все думают, что я приехал на деньги большевиков, как чекист или как агитатор. Мне все это весело и забавно. Том свой продал Гржебину. *От твоих книг шарахаются. Хорошую книгу стихов удалось продать только как сборник новых стихов твоих и моих.
*Ну да черт с ними, ибо все они здесь прогнили за 5 лет эмиграции. Живущий в склепе всегда пахнет мертвечиной. Если ты хочешь сюда пробраться, то потормоши Илью Ильича, я ему пишу об этом особо. *Только после всего, что я здесь видел, мне не очень хочется, чтобы ты покинул Россию. Наше литературное поле другим сторожам доверять нельзя.При всяком случае, конечно, езжай, если хочется, но скажу тебе откровенно: если я не удеру отсюда через месяц, то это будет большое чудо. Тогда, значит, во мне есть дьявольская выдержка характера, которую отрицает во мне Коган.
*Вспоминаю сейчас о Клопикове и Туркестане. Как все это было прекрасно
*! Боже мой! Я люблю себя сейчас даже пьяного со всеми моими скандалами… В Самарканд — да поеду-у я, Т-там живет — да любовь моя…Черный Мартышан! Слышишь ли ты меня? Лучше жениться на «доге» и ждать, когда придет потенция поцелуя, чем
Толя милый, приветы! Приветы! Твой Сергун. Остенд, июль 9. 1922.
Шнейдеру И. И., 13 июля 1922
И. И. ШНЕЙДЕРУ
*13 июля 1922 г. Брюссель
Милый Илья Ильич!
Я довольно пространно описывал Вам о всех наших происшествиях и поездках в 3-х больших письмах. Не знаю, дошли ли они до Вас?
*Если бы Вы меня сейчас увидели, то Вы, вероятно, не поверили бы своим глазам. Скоро месяц, как я уже не пью. Дал зарок, что не буду пить до октября. Все далось мне через тяжелый неврит и неврастению, но теперь и это кончилось. Изадора в сильном беспокойстве о Вас. При всех возможностях послать Вам денег, как казалось из Москвы, — отсюда оказывается невозможно. В субботу 15 июля мы летим в Париж.
*Откуда через «Ара» сделать это легче.В одном пакете, который был послан аэропланн<ым> сообщ<ением> через бюро Красина,
*были вложены Вам два чека по 10 фунт<ов>. Один Ирме, другой моей сестре.Получили ли Вы их?
Это мы сделали для того, чтобы узнать, можно ли Вам так пересылать вообще, что нужно.
Милый, милый Илья Ильич! Со школой, конечно, в Европе Вы произведете фурор.
*С нетерпением ждем Вашего приезда.Особенно жду я, потому что Изадора ровно ни черта не понимает в практических делах, а мне оч<ень> больно смотреть на всю эту свору бандитов, которая ее окружает. Когда приедете, воздух немного проветрится.
К Вам у меня оч<ень> и оч<ень> большая просьба: с одними и теми же словами, как и в старых письмах, когда поедете, дайте, ради Бога, денег моей сестре. Если нет у Вас, у отца Вашего или еще у кого-нибудь, то попросите Сашку и Мариенгофа, узнайте, сколько дают ей из магазина.
*Это моя самая большая просьба. Потому что ей нужно учиться, а когда мы с вами зальемся в Америку,
*то оттуда совсем будет невозможно помочь ей.Самые лучшие пожелания и тысячу приветов передайте Ирме. Нам кто-то здесь сбрехнул, что вы обкомиссариатились.
*—?Приезжайте. Отпразднуем. О том, чтобы Вы выезжали, Вам послана телеграмма. Ехать нужно в Берлин, а оттуда Вас доставят «заказным» в Париж или Остенд.
Вот и все. Поговорим больше, когда увидимся.
Езжайте! Езжайте. Дайте денег сестре. Возьмите стихи у Мариенгофа, адреса и много новых книг. Здесь скучно дьявольски.
Любящий Вас
С. Есенин.
Мариенгофу А. Б., июль-август 1922
А. Б. МАРИЕНГОФУ
*Не ранее 20 июля — не позднее начала августа 1922 г. Париж
Дура моя — Ягодка! ты тоже сволочь из сволочей. Как тебе не стыдно, собаке, — залезть под юбку и забыть самого лучшего твоего друга. Мартын — это одно, а я другое. Дюжину писем я изволил отправить Вашей сволочности,
*и Ваша сволочность ни гу-гу. *Итак, начинаю. Знаете ли Вы, милостивый государь, Европу? Нет! Вы не знаете Европы. *Боже мой, какое впечатление, как бьется сердце… О нет, Вы не знаете Европы!