Том 6. Проза 1916-1919, пьесы, статьи

Тиле. О, верь мне, Феклуша, пожалуйста, верь! У меня необыкновенная голова, которая все видит. Ты говоришь — это туман, а я говорю: нет, это крылья, на которых полетит Генрих Тиле. У меня необыкновенная голова, Александров: когда все спят, она думает. Что она думает? Все! О, какие сны я вижу, какой я счастливый человек, Александров! (Счастливо смеется.) Извини, пожалуйста, я тебя толкнул.

Феклуша. Пустяки, ну что вы, Генрих Эдуардович.

Тиле. Нет, это невежливо. Извини, Глупцы мне говорят: что вы делаете целыми днями, Генрих Эдуардович, вы всегда один? А мне не хватает дней и ночей, чтобы думать! — Думать! — Думать! Они везут меня к веселым женщинам как больного, которого надо лечить, и спрашивают: хорошо, Генрих Тиле? И я говорю: очень хорошо! Замечательный разврат! (Смеется.)

Феклуша(также смеясь). Хорошие женщины?

Тиле. Но ты же глуп, Феклуша, — разве мне эти женщины нужны? Три рубля, и я уже развратник, — глупо! Послушай: мне сейчас тридцать четыре года, я могу прожить еще столько же… и пусть я буду старик, это ничего не значит: папами в Риме делаются только старики, это ничего. И в Америке… или там, где я буду, где будет тот человек, который вылезет из глупой шкуры Генриха Тиле — в Америке я пущу в обращение мой миллион: о, я умею обращаться с деньгами! И у меня уже есть, я обдумал, все предусмотрел, и знаю десять комбинаций, которые через пять лет дадут мне сто миллионов рублей. Это хорошо: сто миллионов?

Феклуша. Что спрашивает!

Тиле. Нет, Александров, это плохо, но тысяча миллионов — это уже хорошо! Это уже можно жить. Это уже можно наслаждаться! Это уже можно иметь дворцы, покупать женщин, быть благодетелем идиотов, иметь собственного Генриха Тиле, который любит точность, — это уже можно наслаждаться! Я буду наслаждаться, Александров!

Феклуша. Нет, не хочу. Пустите меня, Генрих Эдуардович, голубчик! Зачем вы меня за руку взяли, пустите…

Тиле. Ты должен мне верить, Феклуша, старый товарищ! Должен любить меня, у меня необыкновенная голова — о Феклуша, Феклуша!

Феклуша. Ей-Богу, люблю, да люблю же!

Тиле(наклонившись к нему, тихо). Тихо, Александров: ты знаешь, что я, Генрих Тиле, — уже преступник? Да!

Феклуша. Разве уже? Наконец-то, слава Богу!

Тиле. Ты умеешь думать только про деньги? — нет, это не деньги. Это — женщины, это маленькие девочки, которые еще картавят: Генлих, Генлих! Это — убийство людей, это обман, предательство, насмешка, ложь, жестокость… И что еще есть? Что еще есть, Феклуша, чего бы не испытал Генрих Тиле?

Феклуша(слабо). Пустите.

Тиле. Сейчас, Феклуша, сейчас будет коньячок, ты любишь коньячок? Или пуншик? Милый Александров, я дам тебе пуншику, о да, сколько хочешь.

Феклуша. Опять пуншик? — Не хочу. (Грубо.) Когда вы все это успели? Врете вы все, у вас и денег на это нет. Не хочу слушать глупостей, вот и все.

Тиле(счастливо смеется). Я готовлюсь, ведь надо же все это уметь, понимать, как нас учили в Петершуле. Я готовлюсь, я рисую картины, я знаменитый живописец, Александров! И я свершил все!

Феклуша. Пустите.

Тиле. Молчать — или я брошу тебя в воду! — Я свершил все. Они, вот эти, они знают только тело преступления, — я, Генрих Тиле, проник в его душу. О, как я знаю душу убийства!

Феклуша. Я закричу городового.

Тиле. Молчи, дурак!

Феклуша(громко). Го…

Тиле зажимает ему рот. Легкая борьба и молчание, слышен только испуганный сап Феклуши и тяжелое дыхание Тиле.

Тиле. Но ведь я только шутил, это все совсем глупо, Александров. Я шутил, ты понимаешь? И теперь ты не будешь кричать, нет?

Феклуша. Нет. Я испугался отчего-то.

Тиле. Ну да, ну да: ты подумал, что я говорю серьезно, и ты испугался. Не дрожи так, не надо дрожать, не надо. Ты бедный зайчик, Феклуша, а я волк, да? (Смеется, стараясь казаться добродушным.) А, я волк, да?

Феклуша. Я очень люблю вас, Генрих Эдуардович, вы мой благодетель, и как. же я могу кричать! (Всхлипывает.) Пустите меня, мне очень холодно, я могу сильно простудиться.

Тиле. Да, да, такой сырой туман, ты можешь простудиться, милый. Феклуша. У тебя такое слабое здоровье, милый Феклуша. Не надо дрожать, не надо, мы сейчас пойдем. Ты можешь идти или еще немного подождать? Я подожду.

Феклуша. Я сейчас.

Тиле. Ах, какой глупенький, маленький зверочек: он дрожит! Но мы его согреем горячим пуншиком, очень горячим пуншиком, и мы будем, наконец, музицировать! Ты хочешь музицировать, Феклуша?

Феклуша. Хочу. — Кто-то идет, Генрих Эдуардович, пустите мою руку.