Том 6. Расмус-бродяга

— Завтра мы не пойдем окучивать картошку, — сказал он. — Приедут какие-то люди выбирать ребенка.

Перед этой новостью пять эре и ракушка вовсе поблекли. У кого-то из детей будет свой дом. Что может с этим сравниться? В Вестерхагском приюте не было ни одного ребенка, который бы не мечтал о таком счастье. Даже большие мальчики и девочки, которым скоро предстояло самим зарабатывать себе на хлеб, вопреки здравому смыслу надеялись на это чудо. И даже самые некрасивые, самые озорные, самые непослушные не расставались с надеждой, что в один прекрасный день явится кто-то, кто захочет взять именно его или ее. Не в малолетние работники или служанки, а как свое родное дитя. Иметь собственных родителей было самым большим счастьем, о котором только могли мечтать приютские дети. Открыто они старались не показывать, о чем безнадежно мечтают, но Расмус, которому было всего девять, не умел притворяться безразличным.

— Подумать только! — воскликнул он. — А вдруг они захотят взять меня? Ах, как я хочу, чтобы они выбрали меня!

— Тоже выдумал! — ответил Гуннар. — Они всегда выбирают кудрявых девчонок.

Сам Гуннар был очень некрасивый, курносый, волосы у него походили на козью шерсть. Надежду, что у него будут отец и мать, он держал в глубокой тайне. Никто не должен был заметить, что его хоть малость интересует, кого завтра выберут.

Расмус уже лежал в узенькой кровати рядом с кроватью Гуннара в спальне мальчиков, когда вдруг вспомнил, что еще не рассказал про ракушку и пятиэровую монетку. Он нагнулся над краем кровати и прошептал:

— Послушай, Гуннар, со мной сегодня такое приключилось!

— Что такого особенного с тобой приключилось?.

— Я нашел пять эре и красивую-прекрасивую ракушку. Только не говори об этом никому!

— Покажи-ка мне, — с любопытством прошептал Гуннар. — Пошли к окну, дай мне поглядеть!

Они прокрались к окну в ночных рубашках. И Расмус осторожно, так, чтобы никто, кроме Гуннара, не увидел, показал ему в полумраке летнего вечера свои сокровища.

— Здорово тебе повезло! — сказал Гуннар и погладил гладкую ракушку указательным пальцем.

— Правда, повезло? Поэтому-то я думаю, может, все же они меня завтра выберут.

— Как же, жди! — ответил Гуннар.

На ближней к двери кровати лежал Петер-Верзила, самый старший из мальчишек и самозваный вожак. Он приподнялся на локте и напряженно прислушался.

— Ложитесь быстрее! — сказал он шепотом. — Ястребиха идет… Я слышу, как она топает по лестнице.

Гуннар и Расмус помчались к своим постелям так, что длинные рубашки хлестали по голым ногам. И когда Ястребиха вошла в спальню, здесь царила полная тишина.

Директриса совершала вечерний обход. Она ходила от одной кровати к другой и проверяла, все ли в порядке. Случалось, правда очень редко, что она легонько похлопывала какого-нибудь мальчика разок-другой, неласково, словно сама того не желая. Расмус не любил Ястребиху и все же каждый вечер надеялся, что она похлопает именно его. Он сам не знал почему, просто очень хотел, чтобы она похлопала именно его.

«Если она похлопает меня сегодня, — подумал он, — значит, завтра у меня будет тоже волшебный день. Значит, те, что приедут, выберут меня, хотя у меня и прямые волосы».

Вот фрёкен Хёк подошла к его постели. Расмус замер. Сейчас… вот-вот… она дотронется до него.

— Расмус, не щипли одеяло! — сказала фрёкен Хёк и пошла дальше.

Минуту спустя она закрыла за собой дверь, спокойная, решительная и неумолимая. В спальне было тихо. Тишину нарушил лишь глубокий вздох Расмуса.

Глава вторая

Ох и много же мыла ушло в умывальной мальчиков на следующее утро! Если верить фрёкен Хёк, приемным родителям больше всего на свете нравятся чисто вымытые уши и руки, а в этот день надо было постараться изо всех сил.

Расмус положил в шайку большой комок мягкого мыла и принялся усердно тереть себя, чего не делал с самого Рождества. Пусть он мальчик с прямыми волосами, но если все зависит от чистых ушей, он намоет их так, что они будут самыми чистыми во всей Вестерхаге. И таких красных, начищенных рук, как у него, тоже ни у кого не будет. Хотя девчонки и в этом их обгоняют, они просто до противного чистюли. Будто грязь не пристает к ним так, как к мальчишкам. К тому же они все время моют посуду, чистят, скребут да пекут, а от этого сам по себе будешь чистым.

Посреди комнаты стоял Петер-Верзила, он еще не притронулся ни к мылу, ни к щетке. Нынче осенью ему исполнится тринадцать и поневоле придется покинуть Вестерхагу. Он знал, что, хочешь не хочешь, будет малолетним работником у кого-нибудь из крестьян и что даже чисто вымытые уши в этом деле не помогут.

— Плевать я хотел на это мытье! — громко сказал он. На мгновение мальчишки замерли у шаек со щетками в руках. Ведь Петер-Верзила был у них заводилой, а раз он не желал мыться, что же делать остальным?

— Я тоже плевать хотел на это мытье! — воскликнул Гуннар и положил щетку.

Он тоже знал, что ни вода, ни мыло не сотворят с ним чуда.

— Ты что, спятил? — спросил Расмус, вытирая мокрые волосы, падающие ему на глаза. — Ведь ты знаешь, кто сегодня приедет!